Гиги получилось поймать для разговора в начале Большого осеннего тура, в который отправились «Мгзавреби». «Эмоции отличные», «в Архангельске сегодня», «отыграли уже три концерта», «всё пока идёт хорошо» – насущное выяснили, выдохнули, можно и дальше говорить. О тётиной бессоннице, самом лучшем утюге и восьмиклассниках.

Гиги Дедаламазишвили — ГД
Евгения Смехова — МС

МС: Сейчас «Мгзавреби» в большом осеннем туре. Кроме того, группа образовалась именно осенью, в сентябре. Есть ли у тебя особое отношение к этому времени года?

ГД: Осень для меня с детства ассоциировалась с чем-то новым. Потому что осенью заканчивались каникулы и появлялось что-то другое. Новая одежда, новые учебники в школе… Почти как Новый год. Так было и с группой «Мгзавреби». Мы готовились летом и 11 сентября отыграли свой первый концерт. И сейчас ситуация схожа: летом отдыхаешь, а с осени ждёшь каких-то новых эмоций, новых путей. Всё начинается осенью.

МС: Случались ли с вами какие-то новые и важные откровения во время концертов? Когда поёшь, играешь и вдруг осеняет – «да, вот в таком направлении надо двигаться!»?

ГД: Из-за концертов очень многое изменилось в нашей жизни. Музыка изменилась. Те эмоции, которые получаешь, задают направление. Именно после концертного опыта мы добавили новые инструменты. Без больших выступлений было бы меньше новых песен.

Концерты сильно влияют ещё и потому, что сложно играть одно и то же сотню раз в год. Поэтому мы стараемся импровизировать, чтобы не было, в первую очередь, скучно нам. Наши выступления – это всегда немного репетиция, немного квартирник, где всё можно. Мы советуемся друг с другом на сцене, предлагаем сейчас сыграть вот это, а потом – то. Не бывает такого, что есть 20 песен, и мы их чётко исполняем в заданном порядке. Около десяти лет назад, когда только начинали выступать, мы пробовали играть по сет-листу. И на сцене понимали, что делаем неправильно. Что вот такая песня плохо идёт после другой, не сочетается по эмоциям. Теперь мы знаем около 25 отрепетированных песен и играем их по ситуации, как захочется нам и зрителю. Временами мы исполняли на концертах то, чего не было в записи. Запись, наверное, самая больная моя тема. Очень её боюсь.

МС: Но почему? Всегда можно сделать несколько вариантов, что-то поменять.

ГД: Сделал несколько дублей, и всё, записано! Но песня живёт и со временем становится другой. Не знаю, в лучшую или в худшую сторону, но иной. Потому что ты меняешься, взрослеешь – и вообще всё меняется.

МС: Как именно с возрастом отношение к творчеству становится другим?

ГД: Чем дольше ты профессиональный музыкант, тем больше музыка завладевает твоей жизнью. Ты словно становишься ребёнком, которому всё мало, который хочет больше и дольше этим заниматься. Когда ты только в начале пути, тебе 17 лет, у тебя ещё всё впереди, то об этом не задумываешься. Просто играешь. А когда проходит лет десять, и музыка становится для тебя всем, то уже начинаешь по-настоящему дорожить и чувствовать.

Я очень сильно ценю ребят из группы и наши отношения. Каждый концерт всё более и более трогателен для меня. Потому что мы снова вместе и играем свои песни, с которыми связаны определённые воспоминания. В этом плане я становлюсь всё чувствительнее. Не знаю, что будет ещё через десять лет. Может быть, я выйду на сцену и сразу начну плакать (смеётся). Потому что это уже не просто песни, а история, группа, друзья, которые давно рядом, эмоции от зрителей, аплодисменты. Я смотрю на своих друзей, вспоминаю, что было раньше, что есть сейчас, и хочу, чтобы это длилось долго-долго-долго, если не всегда.

МС: Как у вас получается столько времени держаться вместе, преодолевать разногласия внутри группы?

ГД: Если честно, то разногласий у нас нет. Мы стараемся амбиции держать при себе, потому что изначально мы не коллеги, а друзья. Поэтому мы заранее знаем, кому из нас что понравится. У всех есть право голоса. И есть какие-то пункты, насчёт которых все согласны. По стилю музыки разногласий не бывает, потому что я, например, пишу песню, а потом мы все вместе решаем, как она будет звучать. Я много читал и слышал, какие бывают внутренние конфликты в других группах. Например, гитарист требовал: «Дайте мне больше соло, я же хороший гитарист». У нас, слава богу, такого нет, потому что мы работаем не на себя, а на песню. Мы даже играем в таком составе, потому что песни этого потребовали.

Первые концерты я играл на гитаре, Миша (Мишо Мегрелишвили – прим. Musecube) – на перкуссии и ещё один наш друг – на флейте. Потом я начал писать чуть-чуть другие песни, для которых потребовалась электрогитара, бас-гитара, виолончель… Нам понадобилась бас-гитара, но мы очень не хотели брать музыканта со стороны. Сели мы в кругу друзей… «Кто будет играть на бас-гитаре?» «Не знаем». «А кто хочет научиться?» «Я!» – сказал Дато (Дато Гогелия – прим. Musecube). Мы все пошли, купили бас-гитару, взяли преподавателя, и Дато ходил заниматься три раза в неделю, научился и играет до сих пор. То же самое произошло с флейтой и электрогитарой. Что песня требовала – так мы и делали.

МС: На концертах вы постоянно в тесном контакте с публикой. Всегда ли было так?

ГД: Поначалу я очень не хотел устраивать концерты. Не думал, что делаю нечто особенное. Но моя мама, сестра, девочки вместе с друзьями настояли. Женщины ведь всегда сила в нашей жизни (улыбается). На первом концерте нас было трое (я, Миша и наш друг) – а все остальные будущие «Мгзавреби» сидели в зале. Было всего 35 человек в маленьком литературном кафе. Когда я согласился на концерт, то поставил условие: если я кого-то не буду знать в лицо, то не выйду. Так как я играю для друзей. И я вышел только тогда, когда посмотрел и убедился. Я всех знал, а они знали все песни наизусть, потому что мы не раз их играли во время застолий, на отдыхе. И я начал говорить: «А вот помнишь, когда мы написали эту песню…» Потому что у каждой песни была какая-нибудь история. Первую я вообще написал, потому что друг попросил. Его девушка уезжала в Америку, он хотел сделать ей подарок. Так я и рассказывал на концерте – «помнишь-помнишь-помнишь» – и первые выступления были чисто дружеские. Через полгода мы сделали концерт в театре, и там уже были друзья друзей. И у нас до сих пор нет никакого барьера «артист – зритель». Когда давят, мол, люди пришли вас слушать, давайте, покажите класс – мы так не можем, мы и без того волнуемся. Мы приходим к публике, как к друзьям, «привет-привет, вот сейчас это сыграем». Расскажем историю, пошутим – и нам так комфортнее.

МС: Случались ли какие-то забавные истории, связанные с песнями?

ГД: Есть у нас один очень близкий друг Георгий. Он тоже пел с нами, когда мы ещё были студентами. И есть у нас песня с первого альбома, «Shansi ar aris», в переводе «Шансов нет». Это его фраза. Когда нам было по 18 лет, его родители делали ремонт, и он почему-то очень гордился новыми вещами. Своим холодильником, утюгом… «Вот у меня утюг – шансов нет, что у кого-то есть такой!» Так он этим всем надоел, что мы постоянно над ним шутили. И как-то ехали мы в маршрутке в гости к другу. Конечно, была гитара – и я начал в шутку наигрывать под его фразы. «У меня холодильник, шансов нет ни у кого другого! У меня утюг, шансов нет ни у кого другого!» – вот так и написали песню. Текст потом немного переделали, конечно. Про утюг было чуть-чуть странновато (смеётся).

МС: А какие песни больше любите играть? Старые, новые, «сборную солянку»?

ГД: Делаем «солянку». Но, как «In Vino Veritas» выпустили, 6-7 песен играем с него, а остальное берём, смешивая, со всех остальных альбомов, кроме второго. Для него нужна особая атмосфера. Потому что там медленные, чуть-чуть грустные, нежные песни. Совместный альбом с Гришковцом без Жени не играем. И, возвращаясь ко второму альбому… в России не играем, в Грузии иногда играем только пару песен.

МС: То есть, репертуар для России и Грузии различается?

ГД: Да, сильно! Потому что есть такие песни, которые являются нашей визитной карточкой в Грузии. Как в России, например, «Потому что я верю в чудеса», «Прорвёмся», «Просыпается заря». А в Грузии очень любят «Shav Gvinoshi Alublebi Banaoben». Потому что главная суть этой песни – в тексте. Мы это поняли не сразу. Когда мы впервые выступали на Украине пять лет назад, то поставили её в самый конец. Ждали – вот сейчас её сыграем, и всё пойдёт хорошо. Сыграли, а люди просто слушали и почти не хлопали. Мы недоумевали, в чём дело. Надеялись, что на следующем концерте будет иначе – и тоже ничего. Только после десятого раза нас осенило, что вся суть именно в словах. По этой причине есть 3-4 песни, которые любят в Грузии, но в других странах они так за душу не берут.

МС: В репертуаре «Мгзавреби» есть несколько песен на русском. Сильно ли ты чувствуешь разницу, когда поёшь песни на грузинском и на русском?

ГД: Песни, которые мы исполняем на русском, такими изначально задумывались. Нам много раз предлагали перевести весь репертуар на русский и с ним выступать. Но мы категорически против. У всех наших песен на русском есть своя история. Первую песню, «Просыпается заря», в 2007 году спонтанно перевела тётя. Она очень хорошо знала русский. Мы жили вместе, она как-то зашла утром и сказала: «Гиги, мне ночью не спалось, и я перевела «Gaigvidza bunebam». Может быть, вам пригодиться, когда будете выступать в русскоязычных странах». Но в то время музыка всё ещё была нашим хобби, потому перевод лежал около трёх лет. Потом была «Если я», которую я посвятил своей жене (она с Украины и на тот момент почти не знала грузинского). Потом одна фраза из песни «Потому что я верю в чудеса». Она пришла на ум первой, но мы не смогли написать текст полностью на русском. И «Прорвёмся», перевод прекрасного стихотворения грузинского поэта Нико Гомелаури. Эта песня нам очень помогла в движении вперёд, как стимул.

Все русские песни у нас появились не из-за маркетингового плана, а потому что так должно было быть. Поэтому я не чувствую никакой особой разницы, когда пою на русском или на грузинском.

МС: Выходит, что уже написанные песни часто лежат в столе и ждут своего часа? Выдерживаются, как вино?

ГД: Да, в основном, так и происходит. Например, на третьем альбоме «Мгзаврули» есть «Сколько дней». Она была второй или третьей песней, которую я написал. И сейчас скопилось около двадцати песен, которые не входят ни в один наш альбом. Когда мы сочиняем, то песни должны быть связаны между собой. Если такого нет, то выбираем, какую песню оставить. Сейчас мы уже начали думать о новом альбоме, и, скорее всего, там будет песня, которую я написал десять лет назад. Совсем недавно о ней вспомнили, сыграли, и она как-то по-новому понравилась.

МС: В рамках осеннего тура вы побываете во многих российских городах. Где вы окажетесь в первый раз в жизни?

ГД: Побывали впервые в Краснодаре, будем в Ярославле, Омске, Хабаровске, Южно-Сахалинске и Владивостоке.

МС: Вам больше нравится выступать там, где вы уже были или ещё не были?

ГД: Нам нравится выступать везде. Главное, чтобы место было хорошее. Не в смысле пафоса или супер-аппаратуры, нет. Просто, чтобы было уютно и душевно. Когда выходишь на сцену, каждый концерт – как первый.

МС: Все выступления «Мгзавреби» полны эмоций. Как удаётся справляться с таким потоком?

ГД: Перед концертом я почти не разговариваю и практически ничего не делаю. Иногда в гримёрку приходят знакомые, которые раньше видели меня на концертах, но мы ещё хорошо друг друга не знаем. И они начинают спрашивать, как у меня дела, неужели я в плохом настроении. Я им отвечаю, что всё хорошо, но они не верят. А я до концерта так волнуюсь, что берегу силы. Иногда просто сижу и смотрю в одну точку. А после концерта – уже всё, расслабляюсь. Каким был на концерте, таким и остаюсь.

Если плотный концертный график, то для того, чтобы быть в форме, очень важно отдыхать. Когда у нас только начинались концерты и туры, я сильно радовался, переутомлялся и не знал, что потом с этим делать. А теперь я понимаю, что надо как-то «заряжать батареи», не перебарщивать с едой и алкоголем, много спать.

Если говорить только про эмоциональный обмен, то, если ты работаешь… Нет, «работать» – плохое слово. Если ты отдаёшься по полной, то зритель это чувствует. Ты всегда получаешь намного больше, чем отдаёшь. Энергии и положительных эмоций хватит на сто лет жизни.

МС: Что можно назвать основой музыки «Мгзавреби»? От чего невозможно уйти?

ГД: Акустическая гитара – «позвоночник» нашей музыки. Её звучание может быть в каких-то обработках, но совсем без неё будет уже другая группа.

МС: Есть ли у кого-нибудь из участников сайд-проекты, где они играют что-то иное?

ГД: Нет. Только однажды, в 2007 году, наш бас-гитарист сочинил песню со своим другом. Но это было чисто для себя, ни одного концерта они не играли. Дело в том, что мы остались в музыке именно из-за «Мгзавреби». Ради группы все ребята ушли со своих работ. Например, мы с Мишей были актёрами, но расстались с театром. Не так, что «ноги нашей тут не будет!», а просто постепенно отошли, стали серьёзно заниматься музыкой. То, что нас всех объединяет – это дружба и музыка. Сейчас мы не задействованы где-то «на стороне» и вряд ли это случится.

МС: Как актёры, вы никогда не хотели добавить в концерты театральные элементы?

ГД: Так как мы были актёрами, то первые три года выступали в театрах. И ненавидели клубы, где пьют и едят. Но как-то мы несколько раз сыграли в таких клубах, нам не понравилось. А потом снова оказались на сцене театра – и на контрасте было очень-очень тихо. Стало даже чуть-чуть не по себе (смеётся).

У нас были выступления с театральными элементами. Мы же «мгзавреби» – в переводе «пассажиры», «путники». Поэтому всё начиналось с того, что под перестук колёс все по очереди выходили на сцену (тогда нас было около 15 человек), представлялись и становились под софиты. Может быть, в следующем году мы немного вернёмся к тому, что делали 10 лет назад. Организуем концерт не в клубе, а в зале, академический.

МС: В этом году вы участвовали в фестивале «Дикая Мята». Как вам вообще фестивали, по душе?

ГД: Да! Выступать на опен эирах – одно из главных удовольствий. Я их люблю в первую очередь из-за атмосферы. Та же «Дикая Мята» – фестиваль, куда люди специально приезжают послушать музыку и отдохнуть. Они оставляют дома свои проблемы, амбиции, машины, брендовую одежду – всё, что их отличает от остального мира. Не имеют значения грязь, дождь или солнце. Все в палатках, все приехали, чтобы отдохнуть, все улыбаются, все хотят сбежать от той рутины, в которой находятся, все равны. И когда предоставляется честь выступать перед такими людьми – это очень, очень важно.

МС: Какой фильм мог бы хорошо сочетаться с вашей музыкой?

ГД: Зависит от песни… Мы ведь уже много саундтреков сделали к фильмам. Или… У нас есть песня «Танго». На неё, наверное, хорошо ляжет «Последнее танго в Париже». Вот только сейчас в голову пришло.

МС: Ты уже много рассказал о том, как начинались «Мгзавреби». Вспоминая прошлое – как молодому музыканту научиться не сомневаться в себе?

ГД: В меру сомневаться в себе нужно. Это даёт силы двигаться вперёд. И ещё, лучше не иметь слишком много амбиций. Большие амбиции губят тебя, потому что ты на что-то не идёшь, думаешь «это не для моего уровня» и тем самым многое отбираешь у себя. Я думаю, когда ты начинаешь и уже что-то сделал, то должен пробовать всё. Это не значит, что ты обязан играть абсолютно везде и на любых условиях. Но ты должен шагать. Конечно, сделаешь много неправильных шагов, но это тоже обязательно. И главное для музыканта – играть как можно больше концертов.

Одно из моих любимых выступлений было, когда Мишина крёстная позвала нас в школу на открытый урок. И мы пришли в класс. Аппаратуры не было, просто гитара, джембе, кахон. Сначала школьники читали стихи грузинских классиков, а потом мы играли. Мы тогда только начинали в Грузии, выпустили пару песен – и восьмиклассники знали эти песни.

Мы соглашались на все концерты, которые нам были интересны, без каких-то особых требований. Ведь для музыканта важно много играть. Потому что ты совершенствуешься, и осознаёшь, надо ли тебе всё это. Тем более, концерты – это старый и проверенный способ получить отклик. Сейчас, благодаря интернету, всё стало удобней, можно выложить песню или ролик. Но когда мы начинали, всего этого не было. Наши песни перекидывались по блютусу. И я помню, про нас делали первый серьёзный сюжет, как про группу, которая стала популярна, благодаря блютусу (смеётся). Потому что самый проверенный хороший способ распространения – это «сарафанное радио». Работает всегда, и будет работать, пока существует музыка.

Евгения Смехова, специально для MUSECUBE