Илья Дель: «Сейчас мы лишены возможности много и прямо говорить»

Театр «Приют комедианта» заполучил в свой репертуар настоящую большую удачу – спектакль Петра Шерешевского «Идиот». Постановка уже стала заметным событием, и интерес к ней только растет. По этому случаю Марина Константинова взяла интервью у артиста Ильи Деля,  исполнителя главной роли Льва Мышкина. О подступах к долгожданной роли, внутренней атмосфере во время репетиций и идейном наполнении постановки – в свежем материале.

– В основе нашей беседы будет лежать премьера «Идиота» в «Приюте комедианта». Разговоры вокруг спектакля не утихают, а лишь набирают обороты. Вам выпало воплотить центральный образ Льва Мышкина. Каково было входить в эту роль, о которой традиционно мечтают едва ли не все артисты? Кроме того, известно, что вы очень давно мечтали сыграть Мышкина. Не было ли какого-то диссонанса от того, что постановка Петра Шерешевского осовременивала классический сюжет?

– Да, действительно было уже немало мыслей на тему данной  роли и персонажа, предпринимались попытки репетировать с другими режиссерами, и не раз я говорил о том, что это какой-то гештальт, который надо закрыть. Я многое на эту работу эмоционально поставил внутри себя, но, к сожалению, она не случилась. Образовалась некая пустота. Поэтому Мышкин часто возникал у меня в разговорах, в том числе и с коллегами.

– То есть дело не только в том, что это такая великая роль, своеобразный архетип? Или просто все одно к одному совпало?

  Возможно, моя роль тогда не случилась, потому что я испытывал какую-то колоссальную ответственность. Потому что это же …оооо… Мышкин, положительно-прекрасный человек, некое божество, нечто оторванное от земли! Поэтому, конечно, было очень много непонимания, как к этому вообще подступиться. Ответственность за образ невероятно мешала и в какой-то момент просто перевесила, пересилила адекватную работу над персонажем. От меня постоянно требовалось что-то такое… куда-то мне просто улететь было нужно как актеру, чтобы как-то к этому подойти… Диссонанс все усиливался, и в итоге ничего не случилось. Но вот примерно год назад начались какие-то такие аккуратные разговоры о том, что Петр Юрьевич (Петр Шерешевский, режиссер, автор спектакля «Идиот». Прим. авт.) ставит именно «Идиота».

– То есть вы с ним не были до этого знакомы, не пересекались?

  Один раз мы с ним встречались на кинопробах, но это было очень давно. То есть как-то знали друг про друга, здоровались. Более того, я не видел ни одного его спектакля. И вот вдруг все настойчивее стало звучать про будущего «Идиота», мне делали намеки, мол, может, ты как раз и будешь Мышкиным или Рогожиным. То есть на протяжении года я об этом думал, где-то внутри у меня звенело и напоминало о себе. В итоге каким-то образом так сложились карты, что мне достается Мышкин. И я, конечно, такой «Ваааау!». Прихожу на первую репетицию… И это просто чудо, когда мы сразу все сговорились, что мне в дальнейшем невероятно помогло в работе. Мы с Петром Юрьевичем исключили какую-либо ответственность по поводу того, что это какой-то персонаж, до которого невозможно дотянуться. Мы вместе сошлись на той мысли, что это,  прежде всего, человек. И мы ни в коем случае не брали всякие метафизические вещи. Для нас  важен человек: знакомый, близкий. Собственно, работы как таковой над персонажем у меня и не было. Вообще, надо сказать, наши репетиции чудесным образом происходили. Были уже разработаны некие заготовки, готов особый мир, который нам предложили. И случилось абсолютное совпадение. И то, что история оказалась переписана на современный лад, для меня оказалось важным – мне это очень помогло. Все-таки при чтении текста самого Достоевского мы сейчас ощущаем некоторый диссонанс.

– Характерно, что мое утро сегодня началось с очередного острого спора в комментариях на тему «зачем осовременивать великую классику и надевать на Гамлета джинсы?». Мне эта позиция всегда казалась крайне странной, ведь как раз осовременивание и подчеркивает актуальность классики.  Для меня, например, это очевидно. Вопрос-то лишь в том, чтобы сделать это талантливо и умно. Плохой спектакль можно сделать и в типичных декорациях, и в костюмах с кринолином.

– Ой, у нас с Басилашвили в свое время была очень сильная зарубка, он до сих пор не отпускает это, вспоминает постоянно. Не может он мне простить моего Соленого (Соленый Василий Васильевич – персонаж пьесы Чехова «Три сестры». Прим. авт.) с синим ирокезом! (смеется). Но вот у меня он такой – и все тут. Не надо ничего объяснять. Я его таким вижу, потому что он рождается через меня. И нет разницы, какая здесь внешняя обертка. Что касается нашего «Идиота», у меня нет ни единого момента, где бы что-то не сошлось с Достоевским. Нет никакой надуманности или натянутости. Наоборот, вот это вот обострение, когда мы уменьшили количество персонажей, завязали чуть-чуть другие связи – мне это дало возможность внутренне переживать это более активно, сегодняшним днем.

– У меня на протяжении всего просмотра были ассоциации с культовым фильмом «Даун Хаус», который я бесконечно обожаю. В свое время и ему крепко досталось от столь вольного обращения с классиком. Чуть ранее мы затронули тему зазора между языком Достоевского и нашим временем. Но тут же хочется в противовес вспомнить спектакль Богомолова «Преступление и наказание», где вы играете Мармеладова и где текст практически неизменен. И внезапно он как-то так ясно и легко изложен, что все становится понятно, никаких препятствий нет. И все-таки: устарел Достоевский или нет?

– Нет, конечно же, нет. Когда я работал над Днем Достоевского, собственно, мы брали монологи Раскольникова, ничего не меняя. Хотя при этом все выглядело, на мой взгляд, вполне современно и соответствовало каким-то нынешним переживаниям нашим. Наверное, все же не стоит сравнивать спектакли «Преступление и наказание» и «Идиот» – там все же разные подходы. Работа с Богомоловым как раз и заключалась в том, что мы в течении месяца просто сидели за столом и учились говорить по-русски и доставать из текста мысль.

– Это все потому, что Богомолов филолог изначально, и спектакли его текстоцентричны.

– Да-да, верно.  И мы ни разу за время репетиций не встали, только сидели и читали. И это был колоссальнейший опыт для меня, когда артисты так делают! И оказывается, у меня была куча проблем  в смысле интонацией, ударений, пауз.

– Мне кажется, это потрясающе.

– А вот в случае с «Идиотом» получилась совсем другая история, и у меня, повторюсь, не возникло ни единого противоречия  с обновленным, заново рассказанным текстом. Вообще с Петром Юрьевичем удивительно – мы встретились, и вдруг возникло какое-то невероятное волшебство!

– А все так про него говорят, кстати. Еще интересно, что Шерешевский – сторонник того, чтобы актеры непрестанно предлагали что-то свое. Вот лично вы, Илья Дель, что привнесли своего в работу, в образ?

– Мы сходились во всем, очень доверительно общались. Но все же я бы не обобщал на глобальном уровне, что вот мы тут все такие соавторы. Это тоже уникальная черта режиссера, когда ты как актер вдруг чувствуешь, что вот ну молодец ты! Так надо уметь – создать подобного рода атмосферу, внутренний климат, репетиции внутри компании. Все равно же изначально уже был предложен некий мир, обозначена определенная схема.  И ты когда в это попадаешь, то находишься в заданной структуре и начинаешь фантазировать внутри.

– Иными словами, принимаешь правила игры на конкретную историю?

– Да. То есть это не так, что вот мы встретились, и каждый что-то там свое наваливает. Не мозговой штурм, короче говоря. Были, конечно, и такие вопросы, которые решались совместно: например из того, что касается времени действия. Долго мы искали эту точку, прикладывали разные внешние обстоятельства, новостную повестку. Очевидно, что, скажем, пандемия повлияла на всех нас невероятно сильно, и она могла бы задавать контекст. Или, например, мы думали привязать сюжет к 2018 году, когда у нас чемпионат мира по футболу проходил, как все было хорошо… Долго размышляли, говорили, предлагали какие-то свои личные жизненные обстоятельства.

– Но в итоге все пришли к актуальной повестке сегодняшнего дня…

– В любом случае, любой актуальный контекст дает тебе хороший актерский переживательный материал, который обязательно будет зрим со сцены, понимаете?

– В спектакле звучат стихи и тексты Александра Дельфинова, Динары Расулаевой, Елизаветы Савиной, удивительно естественным образом попадая в ткань повествования. Как этот материал попал в спектакль, кто предложил его?

– Вот это изначально как раз принес Петр Юрьевич, показал мне строки Дельфинова. Я сразу такой: «О, класс, кайф!». А потом мы стали смотреть его программу на Ютьюбе, которая называется «Я псих», где он очень много рассказывает про разные состояния, про свои диагнозы, как вообще он живет…

– То есть он тоже, как и ваш герой, имеет ментальные проблемы?

– Да-да-да, он человек с прямо вот психиатрическими диагнозами, причем серьезными и многолетними, лечится. И из этого канала на меня просто бездна информации обрушилась, я ее черпал и предлагал своему Мышкину.

– Немного наивный, быть может, но важный вопрос: для вас лично Мышкин – кто он? Трактовок его образа немало: для кого-то он блаженный, для кого-то жертва обстоятельств ну и так далее.

– Видите ли, там много уровней. Мне вот после премьеры достаточно писали отзывов. В том числе отклики были и от людей с реальными диагнозами, и вот они удивлялись, как у меня вышло столь точное попадание.

– Ого. А не было такого вот мороза по коже?

– Нет. Испытываешь удовлетворение, конечно. Было бы странно изображать человека с диагнозами, а в это бы никто не верил.

– Но тут опасный деликатный момент. Мы сейчас живем в такое время, когда наряду с важной и полезной переоценкой ряда ценностей, отказа от неправильных традиций и стереотипов, многие видят как минимум оскорбления всего и вся абсолютно везде. Даже там, где их и в помине нет. Наверняка кто-то бы высказался, что этот спектакль обесценивает ментальные проблемы и заболевания.

– Ох, да. Ты никогда не знаешь, откуда и за что тебе прилетит. И внутри тебя постепенно развиваются… некие такие…тоже диагнозы. Просто когда тебя внутри бросает от невероятной печали до столь же невероятной радости, из состояния ужаса к мысли, что все-таки надо жить – это нечто практически уже биполярное. Такие эмоциональные качели, конечно, опустошают. Поэтому когда говоришь о диагнозах, надо все-таки понимать, что границы уже размыты. Столько в нас всего этого навалом…

– Я прекрасно понимаю, о чем вы.

– Так вот, про Мышкина! (смеется). Возвращаясь к нему и ответу на вопрос «Кто он?». Во-первых, конечно, человек с явной психиатрией, затем поэт. Эмигрант, который возвращается на родину. Для меня, пожалуй, ближе всего его поэтическая составляющая.

– Да, он такой вот действительно нравственный камертон, тонко улавливающий суть других людей.

– Мне еще очень нравится, что в его образе все же нет такого, знаете, морализаторства. Он никого здесь не пытается наставить на путь истинный. Сейчас мы лишены возможности много и прямо говорить, это заставляет тебя закрываться от реальности, и в какой-то момент ты просто начинаешь ее созерцать. А внутри тебя что-то копится, варится… Выходов для твоих эмоций осталось очень мало, к сожалению. И вот, наверное, Мышкин именно таким и получился: внутренняя рефлексия и мое существование в этой реальности. Пришлось даже немного убавиться вообще (улыбается). Вот и Мышкин оказался у меня таким созерцающим, чуть-чуть отстраненным, наблюдающим за тем, что происходит.

– На самом деле, у меня всегда было такое ощущение, что пункт с душевной болезнью Мышкина слишком уж преувеличен. Мне он казался тонким ранимым человеком – и все. И во многом это мое восприятие связано с буквальным переводом слова «идиот», с его этимологией. Как известно, изначально «идиот» – это человек, не принимающий участия в общественной жизни. Тот самый пресловутый человек «вне политики». Как  вам такая трактовка, насколько она применима к персонажу Достоевского? Кстати, как лично вы относитесь к аполитичным людям?

– Мне кажется, Мышкин действительно не занимает какую-то откровенную идейную позицию у нас в спектакле, ее там просто нет.

– Но если вспомнить их спор о религии с Рогожиным, он все же имеет четкое мнение, высказывает позицию, в том числе и выходящую за рамки теологии.

– Это просто кажется так, что эта линия связана с какой-то актуальной определенной позицией. Но я думаю, что мысли и переживания Мышкина на самом деле находится на ином уровне. Он в этой истории не решает подобного рода вопросы.

– Вот! Это очень важная мысль. Иногда аполитичность – не глупость и не трусость, а просто некий отдельный недосягаемый уровень восприятия реальности.

– Да-да, верно. Такой человек обитает как бы в ином пространстве. Бывает, конечно, когда за аполитичностью скрывается и хитрость, и желание выслужиться – я такое замечаю. Подобного рода люди у меня уважения не вызывают. А у кого-то это реально просто особое существование в иной системе координат, такая вот данность.

– А как же классическое: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан»?

– Ну, я не берусь тут говорить за всех людей, за их идеи. Впрочем, я и не должен этого делать. Важно одно: нельзя терять сочувствие, понимаете? Нужно оставаться людьми. Это важно. А когда ты вдруг понимаешь, что многие из твоего близкого окружения оказались самыми что ни на есть людоедами… Это самое страшное. Вот с таким я не готов мириться.

– Давайте теперь уже о хорошем: о ваших коллегах и партнерах по спектаклю. Как складывалась ваша совместная работа?

– У меня уже есть какой-то определенный профессиональный опыт участия в различных проектах, встреч с разными артистами. В данном случае вся компания была мне незнакома, мы пересеклись впервые. Это оказалось очень интересно, потому что ты каждого человека изучаешь и открываешь для себя. Петр Юрьевич создал чудеснейшую атмосферу, просто-таки магический климат и на самих репетициях, и внутри нашей компании. Совершенно какой-то свой воздух возникал, когда мы все общались! Не было каких-то конфликтов, даже просто повышения голоса. Соответственно, отношения с партнерами сложились прекраснейшие. После премьеры я абсолютно искренне говорил, что испытываю настоящую любовь к каждому. Что касается Антона (Антон Падерин – исполнитель роли Парфена Рогожина. Прим. авт.), мы с ним давно знакомы, где-то встречались, но не в творческом отношении. Раньше достаточно часто виделись, пересекались, гуляли… И в работе совместной не возникло никаких проблем. Антон, помимо того, что он прекраснейший актер, замечательный человек. И наши вот эти линии: человеческая и творческая, не мешали друг другу. Мы с ним и сейчас постоянно на связи, обсуждаем разные события из жизни и профессионального круга. Мне кажется, его пример – удивительное попадание личности в роль. Если говорить о Саше (Александр Худяков – исполнитель роли Гани. Прим. авт.), то это какой-то фантастический человек, который порой каждый день играет спектакли, а то и сразу два. Я не понимаю вообще, как он успевает в принципе жить и делать еще новые работы. Абсолютный талант, конечно. Я представляю, в какой профессиональной форме он находится! Есть ощущение, что он сыграет все что угодно, любую роль мирового репертуара.  С Таней (Татьяна Ишматова – исполнительница роли Насти. Прим. авт.) у нас какие-то серьезные душевные общие ниточки завязались. Сначала мы общались с ней достаточно отстраненно, а потом в какой-то момент перешли на весьма доверительный уровень, могли поделиться накопившимися проблемами. Я понимаю, какой огромной души этот человек, и как там тоже все непросто внутри.

– Мой самый любимый момент в спектакле, пиковый такой: когда в шавермочной Рогожин снимает с Насти обувь и страстно целует ногу, а Мышкин затем аккуратно так обувает ее. И у Насти совершенно невероятно меняется выражение лица!

– О, мы долго мучились с этой сценой! Пожалуй, она была самая сложная, мы пробовали миллион разных вариантов! И это получилось уже последнее такое решение, Петр Юрьевич сам и предложил. Собственно, про Таню если дальше говорить: она совершенно удивительная актриса! Сцена с ее монологом на дне рождения каждый раз меня до мурашек пробирает, честно. Я стою на сцене, смотрю на нее, понимаю, как много она туда и личного своего бэкграунда привносит, как все это зримо, ощутимо… И что это идеально накладывается на мое непосредственное понимание образа Настасьи Филипповны. В общем, я восхищен Танюшкой, рад нашему знакомству.  Гену (Геннадий Алимпиев – исполнитель роли Ивана Федоровича Епанчина. Прим. авт.) я знаю давно, мы пересекались на Дне Достоевского, опять же. Гена удивительной души человек! Я помню, шли мы вот как раз после Дня Достоевского, выпили  немного, гуляли неторопливо, у меня с собой был небольшой барабан в чехле. И вдруг у чехла оторвались лямки,  и нести стало  неудобно, а Гена вдруг достает откуда-то нитки, иголки, начинает прямо на улице чинить-пришивать… И вообще он кладезь театрального опыта, знает множество историй. Татьяна Владимировна (Татьяна Самарина – исполнительница роли Елизаветы Прокофьевны Епанчиной. Прим. авт.) – просто замечательный душевный человек! У меня возникли тогда разного рода трудности, и она была готова оказать любую помощь: денег одолжить, например. Как мама заботилась. Она окутывала нашу компанию любовью: всегда приносила что-то вкусненькое, делала кофе, заваривала чай…

– Они в спектакле невероятно воплощают устоявшиеся такие типажи: батя и мамочка.

– Это надо добавить к прочим талантам Петра Юрьевича. Он потрясающе точен при кастинге. И я вижу, как они, находясь на сцене, абсолютно на своих местах. Поэтому это все так и дышит, и выглядит. Для меня это максимально убедительно. И про Аню Саклакову (Анна Саклакова – исполнительница роли Аглаи. Прим.авт.) я тоже хочу сказать.. Молодая, прекраснейшая, очень красивая девушка с большой внутренней мощью, огромным потенциалом. Мы долго бились за какую-то нашу совместную линию, но не хватило все же времени и убедительности.

– Вернемся к сути и смыслу постановки.  Можно ли сказать, что этот спектакль – про тотальную нелюбовь?

– Наверное, можно. Я просто стараюсь не заключать в какой-то одной фразе весь смысл. Но в том числе и так допустимо сказать, да.

– Есть ощущение, кстати, что мы недооцениваем губительную силу нелюбви. А ведь из нее вырастают страшнейшие вещи: недоверие, равнодушие.

– Мне кажется, это такие проблемы глубокого ментального характера, они явно не за пару лет формируются. Почему мы живем по принципу «каждый сам за себя»?

– Просто наше общество давно и глубоко травмировано.

– Да, причем целыми поколениями. И своего ребенка я стараюсь воспитывать в атмосфере тотальной любви. Это единственное условие нашей жизни, собственно, самого родительства. Но то, о чем вы говорите, такие серьезные вопросы, мучающие и меня. Когда я наблюдаю то, что происходит в обществе, невольно начинаю внутренне напрягаться, конечно. Но все же мой круг общения, моя профессия, люди, с которыми я встречаюсь, сохраняют какую-то адекватность.

– Предлагаю немного пофантазировать. Можно ли представить в теории, что такие люди, как Настасья и Мышкин, остаются вместе, становятся парой? Ведь он же первый, кто ее полюбил и принял как человека.

– Ну, вообще… Возможно, конечно, все. Я такой человек, который еще сам с собой не разобрался, не сформулировал четкое мнение на вопрос любовных отношений. Поэтому вот так сразу сказать сложно. В теории я понимаю, что это возможно. Только вот вряд ли это будет крепкий союз на всю жизнь. Он может каким-то пламенем разгореться, но ненадолго. Наскучит ей это быстро.

– Предлагаю закончить на слегка предсказуемом вопросе: что вы открыли в себе нового после работы над Мышкиным?

Открыть в себе новое – это не всегда приобретение, иногда это потери. Репетиции начались в мае на месяц, а продолжились в сентябре. С тех пор много чего произошло, и все стало другим. И это совпало с работой над ролью Мышкина. Многое пришлось передумать. Мне кажется, я стал старше или постарел, что ли, но я расстался со многими иллюзиями вообще в жизни, да и в личной тоже. То, что казалось незначительным, вдруг стало дорогим и незаменимым, а что — то хочется забыть и не вспоминать. Вот такая ситуация. В общем, можно сказать, изменилась вся жизнь в целом. Капитально, колоссально. Так, как было прежде – не будет. При этом я остаюсь собой.

С Ильей Делем беседовала Марина Константинова специально для Musecube
Фотографии Елены Карповой


Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.