Ну наконец-то, наши в городе, вернее, в конкурсе. Фильм Светланы Проскуриной “Воскресенье”,  один день из жизни чиновника.  

 

Чиновник Дмитрий получает записку “скоро умрешь” и проносит ее сквозь один день, воскресенье.  

 

Злоключения, которые никак нельзя назвать приключениями. Весь его город, вся его жизнь — “депрессивный район”. Болеет мать, прыгает с крыши любовница, боится и не понимает дочь, потенциальная невеста — глупа и неинтересна, коллеги — точно такие же чиновники. Весь мирок Дмитрия — в одном дне, на одном дне. Все, что он делает — неудача, зыбучий песок, трясина. Незыблемы в картине только деньги — в конверте ли, купюрами. Все крутится вокруг денег — от могилы для матери до платы за человеческую голову.  

 

Конвертируемость сегодняшней России, выведенная в картине,  достигает невиданных масштабов — можно купить могилу, можно купить здоровье, можно купить всех — важна только цена. Чиновник Митя не герой, не боец и не апостол, но он — призма этого города, да и любого русского города сегодня.  Попытка благоустроить городской парк, облагородить запущенную зону отдыха наталкивается на протесты активистов. Но и протест их — не настоящий, когда случайно ранят одного из них, чиновник убеждается — даже за пробитую голову достаточно протянуть пачку денег.  

 

Его потенциальная невеста с первых эпизодов предстает этакой тургеневской фифой, что участвует в волонтерском поисковом движении, ищет счастья, ищет дела. Но весь ее “долг милосердия” сводится к тому, что потерянный мальчик, которого искали — возвращен в семью алкашей. Почему? “Я бы могла взять его к нам, но у нас же сегодня гости, праздник”.  Можно было бы назвать лицемерием это волонтерство, если б девушка хоть что-то понимала в жизни: из оранжереи, в которой она обитает, из богатого дома родителей невозможно понять, отчего сбегают дети алкашей и где в данном случае благо для них.  

 

Домработница — пьет пиво, флиртует с шофером, “живет хорошо”, как говорится. Да, есть чуть тронутая умирающая старуха, за которой надо следить. Но что там следить, пойду по магазинам прошвырнусь. А в ответ на исповедь умирающей — для острастки придушить подушкой, до испуга, что вы, я ж не убивица. И думать вслух — чем бы наволочку от помады отстирать? А бабка померла с испугу — так и … с ней.  

 

И весь этот мир — России, которую строят азиаты, мелкого нацизма в этой связи, ненужных детей, бывших жен-стерв, бывших любимых, что вырваться могут только самоубившись… это не снилось Салтыкову-Щедрину, потому что в его литературном зеркале устарело все.  

 

Чиновники города — любого города, уже не читают. Они считают и быстро, 35 миллионов провалились — отвертимся.  

 

И весь фильм смотрится с невольной улыбкой. Да, мы. Да, сегодня. Да, это дебильное “Дратути” и дети, не понимающие, что нельзя бить человека камнем по голове. Не страшно, что все дозволено. Страшно, что дозволяет человек себе сам, глядя на чиновников. Наша рыба с головы протухла. Апофеоз разврата духовного сливается с апофеозом разврата официального.  

 

Митя доковылял до реки. Утопится? Утопится.  

 

И уплывет в финале картины на катере. “Я плыву на катере, крою всех по матери”. 

 

 

 

Мат, о котором так сожалели на пресс-конференции, придется вырезать. Он возникает в процессе как еще один высокохудожественный прием. Речь всегда — отражение духовное, а в “Воскресеньи” мат всплывает как то самое, что не тонет, дальше — некуда. Если на экране жизнь показана без утайки, без прикрас, то за что нас осудили на такую жизнь, в чем мы провинились? 

 

И во всем этом чиновник Митя, лишний сустав сегодняшней России. Он не болит, он болеет. Диабетом. Он не страдает, он страждет. Он доковылял до Стикса, но ангелочки саданули его камнем по голове и обобрали.  

 

Светлана Николаевна Проскурина создала уникальный, сорокаградусный, подлинный день любого русского городка, любого чиновника, воссоздала любой из наших дней. Живущим в аду не жарко. Зрители не замечают, что это ужасная жизнь, потому что она — за порогом любого кинотеатра. И понимание, что это чиновник — еще из лучших. Он доплывает этот день, это воскресенье, до конца. В финале остается надежда, что Дмитрий так и останется в матроске, бросит службу, пошлет к чертям конвертируемую Россию и проснется. Дай Бог. Финал фильма — смерть его матери, но не сына.  

 

И весь фильм — на одном дыхании. И эта короткая сага смотрится с улыбкой. 

 

Что же с нами сделали, если такое кино мы смотрим с улыбкой? 

 

Весь ансамбль — от режиссера и оператора до самых скромных эпизодических героев — одна “артель”, как сказала Светлана Проскурина. Поклон вам.  

 

Отмечу только двух актеров. И каких! 

 

Алексей Вертков, исполнитель главной роли. Мало слов, много сказано. Даже слишком много. Работа Алексея в каждом эпизоде объемна. Его Митю хочется порой потрепать по плечу, но чаще — перекрестить. Алексей Вертков сумел перенести внутренний раздрай чиновника, всю составляющую своего персонажа через все это русское поле, которое нельзя перейти, по нему можно только проломиться, продраться. И не колосок в поле том, а лопух обыкновенный. Чиновник, лишний, лишенный — становится вдруг личным.  

 

Вера Валентиновна Алентова. Великая? Великолепная? Ни одно слово к ней не подойдет — мелко. После просмотра фильма — еще и любимая. 

 

Героиня Алентовой, мать чиновника, умирающая от рака, хлопоты ее — чтобы похоронили там, где сама захочет. И в этом пунктике — вся она, весь ее характер. Не поживу уже, но похоронят по-моему. Она еще обуза, но уже не соучастница ужаса, что развернется дальше. И актриса в кадре — почти без макияжа. Старуха. С крупными неэстетическими планами. С проблесками безумия. В итоге придушена домработницей. Отмучилась. 

 

Через несколько минут после показа, на пресс-конференцию вышла самая красивая женщина фестиваля, Вера Валентиновна Алентова. Где же то страшное нечто, что мы только что увидели в фильме? Но глядя на улыбку Веры Валентиновны, вспоминая, какой она только что была на экране — участники пресс-конференции встречали аплодисментами каждый ее ответ. Восхищение актрисой, что даже возраст сделала художественным приемом. 

 

“Воскресенье” выходит в прокат без мата. Обрезанное по самому важному параметру — честному русскому языку. Но любой зритель поймет, что срывается с губ актеров.  

 

Диана Галли специально для MUSECUBE
Фотографии: пресс-служба ММКФ