В последнее время этот артист – нечастный гость в Москве, и тем ценнее и долгожданнее каждое его выступление. Яркий, харизматичный, разносторонне талантливый, исполнитель самых разных характерных ролей в мюзиклах и обладатель необыкновенно красивого и узнаваемого голоса. Он – тот, благодаря кому многие зрители, вернее – зрительницы, переключили свои симпатии с романтических лирических персонажей на многогранных и притягательных отрицательных героев. Он всегда запоминается, даже если сценическое время его персонажа совсем невелико. Уже более 10 лет он восхищает театралов, прочно влюбляя в своих героев и мюзиклы в целом, и без спроса похищает сердца зрителей. Но все по-честному, ведь взамен он отдает публике и сцене всего себя, на 200%.
Невероятно скромный в жизни, умный, глубокий, очень интересно рассуждающий, бескомпромиссно честный и обладающий огненным сердцем, несмотря на абсолютное внешнее спокойствие. Своим примером он показывает, что путь к успеху в актерской профессии и востребованности очень непрост, он прямо рассказывает не только про победы, но и про непройденные кастинги и отказы, веря, что всё случается не просто так, и где-то скоро откроется другая дверь.
Итак, о ком же это? Солист мюзиклов «Шахматы», «Бал вампиров», «Опасные связи», «КарамазоВы», «Джекилл и Хайд», «Канкан», «Петр I» — и это только малая часть проектов с его участием! О работе над ролями, импровизации, кастингах, премьерах и отдыхе, детских мечтах и источнике вдохновения и многом другом – в беседе с прекрасным актером Александром Сухановым. Наша встреча состоялась перед репетицией рок-оперы «КарамазоВы», и в интересной и предельно честной беседе незаметно пролетели почти 1.5 часа.
— Александр, наше интервью проходит перед спектаклем «КарамазоВы», предлагаю с них и начать. Когда я смотрела этот спектакль в прошлый раз, то неожиданно поняла, что во многих проектах жизнь ваших героев трагически прерывается: «КарамазоВы», «Опасные связи», «Граф Монте-Кристо». Вам не тяжело это играть? Не перенимать на себя?
— Нет, мне нравится играть таких персонажей, я стараюсь в них найти интересные душевные качества. И, наверно, финал таких персонажей и должен быть трагичным, чтобы они вызывали интерес. Кстати, сейчас в «Петре» мой герой тоже умирает. И нет, на мне это никак не отражается.
— Вашим отрицательным героям сочувствуешь, их оправдываешь, включаешься в их переживания, например, Фернан в «Монте-Кристо». С Вашим вводом многие посмотрели на спектакль совершенно другими глазами! Как Вы это делаете?
— Здесь все просто, потому что этот человек любит, и я сделал его роль через любовь. Да, он поступил подло, но, опять же, пьеса написана немного коряво по отношению к книге: сын, который не его сын, и он его убивает. А у Фернана огромная любовь к этой девушке, и он, желая эту любовь, делает все для того, чтобы эта девушка стала его. В итоге, она становится его, но любви он так и не получает, и его мерзотность еще больше разрастается от того, что он не получает того, что он хотел. Я всегда стараюсь делать от себя, что бы я сделал в конкретной ситуации, будь я таким персонажем, поэтому и есть ощущение переживания за этого героя.
— К слову об «от себя» как раз следующий вопрос: насколько в жанре мюзиклов, в котором Вы в основном работаете, возможна какая-то импровизация? Я, например, хорошо помню закрытие «Шахмат», начало 2го акта, где Вы с Анастасией Стоцкой в роли Флоренс появляетесь на втором ярусе, ваш диалог «я люблю тебя — ты сказал это впервые». И вместо прописанной реплики Вы отвечаете: «Серьёзно?», и зал после паузы начинает смеяться! Это атмосфера закрытия проекта позволяла или в принципе это возможно иногда?
— Нет, вообще это невозможно, особенно если идет зарубежная постановка. В постановочном периоде все вычищается, и добавления очень редки, есть зафиксированная схема, в которой мы и должны работать. А в «Шахматах» нет больше встреч, где Анатолий и Флоренс говорят о любви, поэтому я пытался в этот маленький диалог из буквально 3х фраз вложить их отношения, которые у них были в течение года, ведь по сценарию между первым и вторым актом проходит год. И поэтому и возникали такие нюансы, и за них я получал от дежурного режиссера, нельзя так давать себе волю.
— Приходилось ли чему-то необычному учиться ради роли? Например, как в «Графине де Ля Фер» это шикарный акцент у Бэкингема.
— По поводу акцентов, это интересная история, началось все с Шагала. Потом был американец в «Девчонке на миллион», тоже был свой акцент, потом грузин в «Канкане». И мне это как-то легко дается, я примеряю это на себя, кайфую от того, что делаю, и вот теперь у нас еще есть лондонский акцент. Было бы здорово в «Мисс Сайгон», но туда меня, к сожалению, не взяли, я пробовался на инженера. В «Русалочке» мы катались на роликовых коньках, с четырьмя роликами, я никогда не стоял на таких. В некоторых фильмах я сам трюки делал, без каскадеров, но это все на месте решается. Если придется что-то сделать, я сделаю с удовольствием, как вот Жене Зайцеву пришлось научиться играть на скрипке для «Чаплина», и это было прекрасно, я бы с радостью что-то такое делал. И я научился бить чечетку для «Зорро»! Готовясь к кастингу, я смотрел испанские коллективы и повторял за ними.
— Возвращаясь к «Шахматам», я в одном фильме услышала фразу: в шахматах, как в жизни, мы играем не с партнёром, который напротив нас, а со своими страхами, гордостью, фантазиями, глупостью. Вы согласны?
— Да, преодоление себя – процесс самый сложный и важный, потому что как бы на тебя ни давил партнер, схемы шахматные знакомы. И справиться с волнением и выстроить свою тактику – да, я соглашусь. Мы на этапе подготовки проекта много этого разбирали, к нам приходили ребята из Федерации шахмат, давали нам консультации, мы с ними проводили очень много времени во время постановки. Они приводили интересные примеры: человек не может справиться со своим внутренним психозом, не выдерживает напряжения, он встает из-за стола, подходит к стене и начинает биться головой в кровь, и да, это борьба с собой. И учитывая эту партию, которая показана и в нашем фильме «Чемпион мира». Нам рассказывали про поединок Карпова и Корчнова, там были моменты психологического давления на партнера: помимо того, что в зале сидел экстрасенс, у них были определенные знаки: у каждого коктейля было свое значение в зависимости от цвета. Корчной еще курил во время поединка и дымил прямо в глаза сопернику, и все это тактика. И мой персонаж в «Шахматах» — это собирательный образ, это человек, ограниченный в движениях. Фредди – импульсивный парень, а мы очень собраны и сдержанны, и это нужно было протянуть через весь спектакль, и это тяжело, особенно когда тебя провоцируют, Фредди же все время в таком пафосе, плюет в тебя угрозами. А мы – собранные персонажи, и это идет от внутреннего состояния, ты все время в себе натягиваешь узды, чтобы не сорваться. То, что происходит в эндшпиле, — это его внутренний взрыв. То, что у него внутри горит, показано в финале спектакля. Поэтому да, я соглашусь с этой фразой.
— Пока шли «Шахматы», афиши с Вами были по всему городу, баннеры висели практически на каждом перекрестке! Как это — идти по улице и видеть себя на баннерах?
— Честно говоря, я стеснялся. Я старался отворачиваться, если в метро я замечал, что стою под баннером, я уходил. В шахматном поезде я проехал 1 раз, зашел посмотреть и вышел. Моя коллега из ансамбля задала мне такой же вопрос, горжусь ли я. А я нет, я и беседы на служебном выходе не веду, я весь на сцене, отдаю всего себя там. Определенная гордость была, когда родители и родственники увидели это. Появились какие-то люди, с которыми мы не общались лет 20, и они вспомнили, это приятно, начинается общение. Это здорово, я благодарен нашему продюсеру, это же нужно было освоить деньгами, это большая реклама, в пандемию, в Москве, это был огромный шаг. Ведь мы особо неизвестные люди, это не кино, когда ты попал в телевизор – и тебя все знают, у нас другой круг, и это приятно, но я скромно к этому отношусь.
— Я слышала, что Вы очень хотели попасть в «Призрак оперы», но не сложилось. А в «Шахматах» Вы в главной роли, и это ведь сложнее вокально? Можно считать, что внутренний гештальт закрыт?
— «Призрак» — это моя отдельная боль, это случилось параллельно с «Русалочкой». А это был для меня один из самых сложных спектаклей. Мы играли роль, плюс еще была ансамблевая линейка, 4 минуты вокала, потом сцена с крабом, трюковой номер – и это было очень тяжело. И получилось, что во время постановки я заболел, а зарубежные постановщики не воспринимают болезнь, даже если ты болеешь, ты все равно должен работать. Там был пресловутый ля-бемоль, я на температуре наорался, я сыграл все превью, несколько премьерных спектаклей – и все, мой голос закрылся. Из-за этого у меня в Питере и Кролок слетел, и с меня много спектаклей сняли, я не мог петь, я пел до «соль» — и все, голос говорил «нет», просто выключался. И потом был кастинг «Призрака», и я не спел. Это еще было на английском, не так удобно для меня, и не получилось. Позже был добор, я приехал, но мне педагог сказала, что сразу ввестись не получится. И не случилось, хотя я очень хотел. Но там все были на своем месте.
А в «Шахматы» же 2 кастинга было. Мы прошли первый кастинг, а потом все отложилось на 2 года. И через 2 года еще раз был кастинг, я очень волновался. Мне выходить на сцену — а у них перерыв! Было очень много народу, внутри все горит, а тут на час перерыв, и ты уже перегораешь, это сложно. Я очень благодарен Евгению Александровичу Писареву, он дал мне эту возможность. Но у нас еще до этого приехал лондонский дирижер, он меня хотел забрать в Америку после выпуска спектакля. Была идея «Шахматы» играть в Америке, чтоб русских персонажей играли русские артисты и пели на русском языке, а остальные персонажи – на английском. И была мысль сделать эту версию выездной, она должна была кататься по миру. Уже шли переговоры, но потом это остановилось. И именно он мне сказал, что партия «Шахмат» намного сложнее «Призрака оперы» (а он выпускал «Призрака» в Лондоне»), потому что это затрагивает «космические» нервные окончания. Это очень интересная музыка, и мне жаль, что так быстро все закончилось, 2 года прошли – мы даже не заметили. Было по 38 спектаклей в месяц, были спектакли параллельно, бывало по 2-3 спектакля в день – и я бы с удовольствием поиграл еще.
— Есть какие-то страхи в вашей профессии, чего боится артист на сцене?
— У меня был огромный страх, когда у меня беда с лицом произошла, я уже думал, что останусь без профессии. Я не мог разговаривать, и некоторые нюансы продолжаются до сих пор, но сейчас я пытаюсь с этим свыкнуться. Но когда это случилось, кто-то говорил, что пройдет за неделю, кто-то – что за месяц. Озвучка у меня сразу пропала, полностью, меня убрали, какие-то вещи я доозвучил, что уже нельзя было переделать. И это был жуткий страх. А вот когда на «Шахматах» в августе у меня аппендикс лопнул на сцене, и никто же это не видит. Спектакль я протянул на обезболивающем, доиграл, на сцене на адреналине боль не так чувствуешь. После поклонов за мной приехала «скорая», забрала меня. И спасибо хирургу, меня спасли. И насмотревшись потом на остальных пациентов, как они лежат и в каком состоянии, я на 3й день стал отжиматься от пола и просить выписать меня! Это был тяжелый период, больницы – это страшно. Но на 6й день я уже играл «Канкан».
— Я смотрела «Шахматы» специально с разными составами, чтобы увидеть всех Сергиевских, и поняла, что привнесли именно Вы, и Вы работали над ролью до последнего, чуть не до финального спектакля, что-то всегда немного варьировалось в жестах, мизансценах. Это Ваше видение персонажа так менялось или просто хотелось что-то добавлять, изменить?
— Нас так учили: нельзя повторяться. Когда ты повторяешь, это уже не по-настоящему. То есть, ты пытаешься воссоздать момент, который у тебя получился, он может быть похож, но как ноты – они все равно разные, децибелы разные, оно уже не может звучать так же, как прозвучало когда-то. И так же здесь, я все время стараюсь сделать немного по-другому, стараюсь не повторяться, интонация должна быть живая, настоящая. Многое зависит от партнеров: сегодня он так воспринимает, завтра иначе, сегодня моя партнерша очень уставшая и плачет в спектакле, а завтра – нет. А это компонент химии, когда на сцене 2, 3 человека – все воспринимают друг друга по-разному. Мы можем за кулисами поругаться с партнером – а потом на сцене нам нужно играть любовь и отношения. И да, у нас есть определенные рамки сценария, за которые мы не можем выходить, но в этих рамках я пытаюсь быть живым.
— Бывало, что Вы отказывались от какой-то роли? Что это должна быть за роль, чтобы Вы сказали «нет!»?
— Да, были такие вещи. Я не буду называть проекты, но я понимаю, что сколько бы денег мне не дали, я что-то играть не хочу, это для меня искусственное, не ложится у меня душа, не могу. Но опять же, нужно понимать: все шансы тебе предоставляются не просто так. Что-то где-то зарывается и где-то что-то открывается, все время. Главное, не сидеть на месте, ты все время должен себя провоцировать на работу.
— А какую роль, какого героя в принципе хотелось бы сыграть, возможно, даже в постановке, которой пока сейчас нет на сцене?
— Я бы с удовольствием сыграл Иуду, но я не уверен, что я его спою. Самая известная его ария, которая у всех на слуху, — это самое простое из того, что там есть. Все остальное – это тенор, причем, рОковый тенор. Да, я подхожу по типажу. И я бы с удовольствием, хотя этот проект я не любил изначально, когда я учился. Надо понимать, это 90е годы, все только начиналось, кипение новых музыкальных жанров, и для меня это было несовместимо – Иисус и мюзиклы, как это! Музыка, да, красивая, но для меня это было табу. И сейчас, в процессе взросления, я могу сказать, что это одна из самых интересных постановок.
— Вы во многих проектах играете по 2 роли, это Ваше желание?
— Нет. Вот в «Бал вампиров» меня даже в ансамбль не взяли, сказали, слишком яркий. В итоге были Шагал и Кролок. В «Русалочке» я сыграл 3 роли, в «Звуках музыки» — 2 роли. Сейчас вышел новый проект «Я ненавижу Гамлета» (премьера Театра музыкальной комедии в Санкт-Петербурге – прим. корр.), там тоже у меня тоже 2 роли. В «Однажды в Одессе» также было, сначала был Тор и линейка в ансамбле, но мы начали репетировать, посмотрели, как я играл, увидели меня Япончиком. И Ким пришел ко мне в гримерку и сказал: «Саша, я написал для тебя новый куплет». И «Одесса» — это прям был мой проект! Это была моя роль, в ней я тоже купался, мне жаль, что проект закрылся, была классная работа и классные ребята на сцене, отличная постановка, и это одна из моих любимых работ.
— Раз мы уже немного затронули премьерные постановки этого сезона — «Гамлета» и «Петра I», какие в целом творческие планы сейчас, можно ли ждать новые проекты и в Москве?
— Мне очень нравится персонаж, которого я сделал в «Петре», и мне нравится эта роль, как она получается. Насчет чего-то нового, честно говоря, не загадываю, нам бы композиторов хороших, побольше.
— А может быть, как говорится: хочешь сделать хорошо – сделай сам?
— Да, но чтобы сочинять музыку, нужно иметь особое мышление, это особый процесс в голове. Я могу, например, через персонажа простроить какую-то линию, написать что-то, но музыкально это я должен сесть и потратить год, чтобы написать классную музыку. И композиторов нам надо, материала-то много хорошего. Сейчас в Армении выпускают «Сансет бульвар». Я пока не знаю, как там все будет решено, но это интересно, это нигде еще не делалось. Вот наше «Кабаре» в Театре Наций, спектакль Писарева, прекрасные ребята, я в восторге был. Сейчас вот выпустилось «Обыкновенное чудо» в Питере, я еще не был, не смотрел. И это название, которое будоражит меня изнутри, это же был мой первый проект. Точнее, первый был «Зорро», в который я не пошел работать. Возможно, кто-то на что-то решится, что-то сделает, как Дмитрий Альбертович Богачев с Евгением Александровичем Писаревым, привезя «Шахматы». Хочется побольше таких вещей, чтобы это было масштабно, классно! Я не загадываю, если не будет ролей здесь, придется куда-то в другое место идти работать.
— А не планируете вернуться к преподаванию?
— Преподавать – это очень тяжело для меня. И тяжело не потому, что ты учишь, а потому что отдаешь много энергии, я не умею не включаться. Это огромный труд внутри. Воспитывать людей – это очень тяжелый труд. Наверно, когда-то придет момент, что мне этого захочется, вложить в людей интересные вещи, когда есть ученики – это хорошо!
И под конец хочу Вам предложить небольшой блиц:
— Какой сверхспособностью Вам хотелось бы обладать?
— Я бы хотел уметь читать с листа без запинок, пока не могу, это вот практически надо сесть и заново себя научить видеть буквы. Из-за того, что имеешь много текста, ты быстро его прочитываешь «про себя», ты его понял и начинаешь разговаривать как актер, от персонажа. А когда я прихожу на какие-то съемки, и нужно что-то прочитать, вот сейчас у меня озвучка, а я сижу и начинаю запинаться. Это отвратительное состояние, ужасное, грех профессии. И такая способность мне бы пригодилась.
— Ваш девиз?
— Чтобы все было честно, я терпеть не могу, когда есть ложь, терпеть не могу выяснять отношения, заведомо зная, что человек мне врет.
— Любимый мюзикл?
— Мне очень нравится 2я часть «Призрака оперы» визуально и музыкально, нравится шведская версия «Шахмат», французский «Моцарт», мне нравится постановка, как работают ребята, это стильно.
— Что для Вас сцена?
— Меня часто спрашивают наоборот: как в жизни после сцены? А я выхожу из театра — и все, он заканчивается. Я могу что-то обсуждать, но по поводу работы я дома не разговариваю. Здесь я живу этим, да, здесь мой круг друзей и знакомых, здесь я в профессии, и я кайфую от того, что я делаю в профессии, но у меня есть совершенно другие интересы. И когда меня начинают хвалить дома, меня это прямо корежит! Рассказывать про это еще и дома, что ты сейчас пережил на работе – нет, по мне лучше поговорить о чем-то другом. И сцена для меня – это кайф в профессии. Есть известная фраза: если ты нашел то, чем тебе нравиться заниматься, это перестает быть твоей работой. И для меня это не работа, я не устаю, я могу после 2х спектаклей сыграть третий, у меня только еще больше дыхание открывается.
— Вы говорили, что любите советское кино, а какой любимый фильм?
— «Калина красная» Шукшина. Наши советские фильмы классные. И это определенное воспитание человека, и кино, и наши старые прекрасные мультфильмы, которые сейчас зачем-то переснимают и переозвучивают, и из них пропадает магия.
— Если бы у Вас была возможность что-то изменить в глобальном мироустройстве, что бы это было?
— Я бы хотел больше времени, его не хватает. А в глобальном масштабе – чтобы люди друг друга понимали, слышали, не только себя, но и других. И веры мало у людей, это я давно замечаю. И поэтому мне очень нравится проект «КарамазоВы», он о Боге, какие бы пороки людские не были, все равно это все через Бога. А себя надо воспитывать и беречь свою душу.
— Какая ария из мюзикла — про Вас, Вашу жизнь?
— Я вкладываюсь в каждую, как за себя. Мне очень близка ария Виконта из «Опасных связей» Глеба Матвейчука, она мне нравится, и, думаю, она подходит любому мужчине, бывает такое: раз, увидел человека – и все, ты ничего не можешь с собой поделать.
— Если бы Вы не стали артистом, то какую профессию бы выбрали?
— Я хотел быть моряком, это была моя мечта, но родители категорически мне запретили, а я очень хотел! Музыкой я не хотел заниматься, хотя она и помогла мне, конечно. Когда ты Баха играешь с закрытыми глазами в темноте – это заставляет по-другому думать и чувствовать, мозг по-другому работает, и чувствуешь иначе. И музыка меня воспитывала. Но было желание стать моряком, да, не знаю, сложилось бы или нет.
— Отдых для меня – это?
— Вот это огромный вопрос! Отдых – это вообще все. Ведь мы же сжигаем себя на сцене, и, конечно, надо уметь отдыхать, находить на это время. И раньше я не обращал особенно на это внимание, а сейчас начинаю. Работа не останавливается, и надо уметь сказать себе: вот сейчас выдохни, остановись. И мы этого не понимаем, вплоть до какого-то момента, поэтому отдыхать надо уметь.
— Вы в однажды интервью говорили, что любите Есенина. А какие ещё любимые писатели и поэты?
— Да, Есенина я люблю, мне нравится его экспрессия, полет души. Я безумно люблю Высоцкого, я играю его на гитаре и пою. Писателей любимых много, учась в институте, мы были погружены в этот мир литературы, не имея чего-то за душой – где искать? В персонаже, все там есть.
— Какой самый сумасшедший поступок Вы совершили?
— Вы знаете, я вообще не задумывался о себе до какого-то момента. Я мог полезть в драку за кого-то, я ничего не боялся, на меня как-то напала стая собак, и были вещи, где я был на грани, и их было много, я часто за кого-то заступался. И в один момент я понял, что я на свете не один, а дочери моей было лет 14 уже, то есть это произошло не так давно. И вот что-то включилось: я же не один, у меня еще родители в возрасте. И честно скажу, это не очень хорошее чувство, потому что теперь я себя одергиваю иногда. Я сейчас себя иначе контролирую, не могу сказать, что это здОрово, появилась такая опаска.
— Самое ценное качество в людях?
— Доброта.
— Что Вас вдохновляет?
— Я даже не знаю, как это объяснить, вот я люблю готовить, мне это в удовольствие. Моя бабушка была поваром, и она меня очень многому научила. И когда я готовлю, я кайфую от того, что приготовлю вкусно. И на сцене также, меня вдохновляет, что я сделаю это вкусно.
Олеся Дмитриева специально для Musecube
Использованы фотографии Наталии Каминской
