Театр Гоголя продолжает придерживаться выбранного художественным руководителем, Антоном Яковлевым, пути: современной интерпретации классических произведений (важно — не эпатажно-неожиданной, а именно сегодняшне-актуальной). И на сей раз покусились на самого Достоевского: в афише театра появилась трагикомедия «Дядюшкин сон».
И я сразу констатирую: это ещё одна постановка Театра Гоголя, после которой я вышла на улицу Казакова чуть-чуть не такая, как прежде (я даже с поклонов, признаюсь, убежала, потому что не хотела разрушать мир, созданный режиссёром и артистами, который ещё жил в моём сознании и продолжал переворачивать его). «Дядюшкин сон» — это история, раскручивающаяся неторопливо, но экспрессивно, чувственно, а главное — правдиво, которая изрядно веселит почтеннейшую публику, но в финале буквально выжимает душу до последней капли — для того, чтобы снова наполнить её чем-то чистым, правильным и важным.
Обновлённый театр родился и уже успел крепко встать на ноги: здесь точно знают, что именно, зачем и для кого творят. Свеженькая премьера не просто в очередной раз доказывает, что «замшелая классика» может стать истинным глотком свежего воздуха. Здесь — тот редкий случай, когда ситуация, невозможная в наши дни (уж очень сильно изменилась мораль и вообще отношение ко многим вещам), не будучи при этом перенесённая из прошлого в настоящее (чем грешат некоторые постановщики), кажется произошедшей с твоими соседями, знакомыми, родственниками буквально на днях.
Потому как способ актёрского существования и выбранный режиссёром язык повествования с такой лёгкостью оживляют захолустный Мордасов 19-го века, что ты действительно видишь в персонажах спектакля знакомые черты — и, да, даже свои собственные, как бы ни было печально это осознавать.
Сюжет, в целом, достойный водевиля (который, как говорят, изначально Фёдор Михайлович и планировал написать, но в конце концов остановился на повести): у «первой дамы в городе» Марьи Александровны Москалёвой есть дочь — красавица Зина. Одно плохо: девице-то уже 23 года, а она до сих пор не замужем (да ещё и роман с бедным учителем в её анамнезе имеется — любящая мать все силы вложила, чтобы пресечь слухи и пересуды). Впрочем, кавалер в наличии: Павел Александрович Мозгляков, который всем хорош — и молод, и именьице имеет, и в Зину влюблён… вот только умом не блещет. А сама Зина согласия на брак не даёт.
И вдруг — счастливый случай! На дороге случается авария с каретой дальнего родственника Мозглякова (которого он называет дядюшкой), князя Гаврилы. Молодой человек привозит старичка в дом Москалёвой.
А князь Гаврила — тот ещё персонаж! Он модно наряжается, носит паричок, всячески молодится (хотя, по сути, уже «полутруп»)… Да и с головой проблемы: память подводит, и в целом возрастное слабоумие даёт о себе знать. И Мозглякову приходят в голову чудесная идея — почему бы не женить дядюшку на какой-нибудь доброй, бедной, красивой вдовушке? Вот, например, на приживалке Москалёвой — Настасье Петровне! А что — ухаживать за беднягой будет, скрасит последние годы (или месяцы) жизни — а потом развернётся, получив наследство.
Марья Александровна сразу же ухватывается за данный план — но зачем же упускать деньги князя? Можно же выдать за старичка… Зину! Остались мелочи: убедить дочь да провернуть всё так, чтобы наивный Гаврила сделал предложение…
И вот потом будет смешно — и очень смешно. А в итоге — больно и печально. Но, почему-то, невероятно светло в финале. Да ещё и Достоевский закрутил концовку по полной — поди разбери, хэппи-энд это или боль и грусть. И спектакль, почти дословно следуя авторскому тексту, оставляет нас перед таким же вопросом. А я так скажу: это просто жизнь. В ней именно так и случается — и тем наиболее ценна лично для меня постановка.
Режиссёр (он же автор инсценировки и сценограф) Александр Марин изящно балансирует между сценической правдой и символизмом: он создаёт настолько тонкую, изящную ткань спектакля, с таким вкусом творит своё детище, что от каждой секунды действа получаешь несказанное эстетическое удовольствие.
Сценография лаконична: мы видим уголок-гримёрку (приём перенесения зрителя из реальности в театральную условность не нов, но если ход работает, как вот здесь, то, значит, он уместен), пару колонн, дверь в левой кулисе да подиум, который, что самое главное, справляется с главной бедой зала — небольшим подъёмом в партере. Всё остальное — «голое» пространство арьерсцены и чёрные кирпичные стены «театральных внутренностей» (обычно скрытые от глаз публики). И при этом мы полностью переносимся в дом Москалёвой — кажется, мы видим каждую деталь его убранства. Театр — вселенная волшебства, поистине!
За магию отвечает, в том числе, и световой дизайн Ильи Султанова — он, если позволите так выразиться, ненавязчивый, не играет первую скрипку, но создаёт ту самую атмосферу, которая и запускает «сценический телепорт».
В эпоху погружают костюмы Анастасии Кучуговой. Рекомендую приглядеться к украшениям — серьгам, ожерельям, кольцам… Интересно, что эти крошечные «тонкости» работают не только на первые ряды — их блеск дополняет образы и для зрителей, сидящих вдалеке (тут я как краевед заявляю: сидела и около сцены, и подальше).
В общем, «Дядюшкин сон» — это красиво. Даже страшное, уродливое, мерзкое здесь прекрасно. Потому что таков истинный театр.
Мне думается, чистая правда, что Достоевский изначально задумывал пьесу. Потому как все диалоги в его повести столь лаконичны и точны, будто бы писались для сцены (а кто думает, что Фёдор Михайлович скучен — приходите на этот спектакль; поразитесь, насколько хорошо чувство юмора у сего столпа отечественной литературы). Александр Марин с огромной любовью и осторожностью перенёс литературный первоисточник на подмостки — ничего не сочиняя от себя, сохранив и дух, и суть, и смысл, и почти каждую реплику оригинала. Получилось легко, свежо, правильно и абсолютно «по-достоевски» (я нежно люблю этого писателя, и моя душенька растекалась от удовольствия).
Но надо понимать, что «Дядюшкин сон» — это «актёрский спектакль». Здесь во главе угла — артисты и их талант. Постановщик не «прикрывает» свою труппу декорациями и ходами — напротив, Марин целиком и полностью делает ставку на актёров — и выигрывает.
Первый акт — это, по сути, диалоги Марьи Александровны Москалёвой с прочими персонажами — столь мощные и яркие, что кажутся монологами, даже если в каких-то сценах героиня по большей части молчит. Алёна Яковлева (одна из немногих приглашённых актрис театра, предпочитающего обычно справляться своими силами) умудряется сочетать жёсткую властность с детской непосредственностью, держа зал в кулаке и покоряя каждой интонацией. Это одна из самых мощных работ из всех, что я видела за последние несколько лет.
Акт же второй — совершенно иной. Здесь, как ни странно (ибо персонаж в основном молчалив и малоподвижен) блистает князь Гаврила — ещё один приглашённый артист Александр Семчев. Нет, и в первой половине спектакля старичок в паричке был шедеврален, но тут он выходит на первый план — если не физически, то морально. И Семчев совершает задуманную Достоевским для каждого героя трансформацию поистине великолепно. Мерзкий дедок оказывается абсолютно не таким, каким предстал при своём появлении на сцене. И, внезапно, ты понимаешь, что князь — единственный действительно положительный герой во всей этой истории. Остальные — не отрицательные, нет. Обычные. Такие, как в жизни. А вот этот — иной. И как же его щемяще жалко…
Зина (Варвара Комарова) — человек неразговорчивый. У неё есть буквально несколько сцен, где автором героине дозволено раскрывать душу. Потому Варваре досталась сложнейшая задача: не говоря ни слова, прожить всё. Но дождитесь второго акта: я плакала, как ребёнок. Не от печали, нет. От правды происходящего.
Интересная ситуация с Мозгляковым (Кирилл Ковбас): у Марина он отнюдь не такой идиот, каким заявлен Достоевским. Да, его называют дураком — но это, скорей, местный стереотип. И почти до самого финала Павел Александрович кажется здесь жертвой и героем положительным (несмотря на то, что именно он закрутил всю карусель событий во втором акте). Если не читали повесть Достоевского, но собираетесь пойти в театр, не приобщайтесь к книге. В конце спектакля будет мощный срыв покровов.
Ой, как хорош муж Москалёвой — Афанасий Матвеич (Андрей Андреев)! Он появляется только во втором акте (в первом же артист выйдет в иной ипостаси совсем ненадолго), но это та работа, которой хочется аплодировать стоя.
И как не поведать о Софье Петровне Фарпухиной (Ольге Добриной)? Это, господа, просто надо видеть. Моя любимица, однозначно.
Хороши и все остальные артисты — всё же, Театр Гоголя может похвастаться одной из самых интересных трупп на сегодняшний день. И впечатляет, как молодые актрисы во втором акте (в той сцене, когда местные сплетницы являются в гости к Москалёвой) не только не теряются на фоне Алёны Яковлевой, но и увереннейшим образом гнут свою линию, создавая любопытнейшие образы. Шикарный ансамбль сложился!
В общем, такая картина: я с огромнейшим интересом смотрела весь спектакль, впечатляясь точным и тонким режиссёрским решениям и в очередной раз влюбляясь в артистов театра (ну да, и хохотала с завидной регулярностью). А в финале меня просто придавили и размазали бетонной плитой — но с тем расчётом, чтобы я сразу же реинкарнировалась в нечто куда более мудрое и понимающее.
«Дядюшкин сон» — прекраснейшая постановка (конечно, на мой предвзятый вкус). Она приносит радость, но с оттенком грусти. Она делает больно — но так, как хороший доктор. Ибо ты понимаешь, что после его действий тебе полегчает. А сеанс душеисцеления — это, знаете ли, вещь бесценная.
Ирина Петровская-Мишина специально для Musecube
Фотографии автора можно увидеть здесь
