Недавние гастроли Омского государственного академического театра драмы, безусловно, вызвали неподдельный интерес у петербургских театралов. Особое зрительское любопытство разжигала работа Петра Шерешевского «Небо позднего августа», так как едва ли не каждая постановка этого режиссера традиционно заставляет говорить о себе.  На этот раз у него получилась созвучная многим история, переполненная целой гаммой разнообразных чувств: от нежности и любви до тоски и одиночества.

«Небо позднего августа» – красивый цельный триптих на заданную современностью тему с мощными отчетливыми чеховскими  корнями и легким оммажем «Красоте по-американски» в одном из эпизодов. Впрочем, среди неочевидных источников вдохновения здесь внезапно обнаруживается и советская эстрада, и советская же мультипликация.  Спектакль-пазл (недаром именно эту головоломку собирает медленно и безуспешно одна из героинь), продуманно выстроенный из трех драматургических текстов: «Переспать с Леной и умереть» Тони Яблочкиной, «Как я простил прапорщика Кувшинова» Ивана Антонова, «Небо позднего августа» Игоря Яковлева. Только на первый невнимательный взгляд может обманчиво показаться, что эти пьесы ничем не связаны между собой, и природа такого сценического альманаха весьма искусственная, навязанная извне. Но Шерешевскому существующее общее идейное родство представляется более чем очевидным. Сюжеты вот, кажется, здесь разные, а болевые точки при этом так похожи. Острые конфликты поколений, глухое непонимание в семье, ноющий кризис среднего возраста, общая обидная неустроенность – описанные ситуации имеют шанс развернуться где угодно. Жизнь, она такая, другой не будет. В ней хватает места несчастливой несправедливости, и лишь от тебя зависит исход событий. Излюбленный материал для Шерешевского, истинно благодатная почва для его работ. И раз за разом у него каким-то дивным образом получается говорить формально об одно и том же разными словами, не повторяясь, а лишь дополнительно акцентируя внимание. Не самоцитирование, нет –  осознанный творческий метод, уникальный авторский почерк.

В воздухе на протяжении всего спектакля будет отчетливо пахнуть то одной бедой, то другой, но кровь если и прольется, так лишь от неосторожного обращения с консервной банкой. Никаких убийств (хотя так сладок был долгий план мести!), никаких самоубийств (хотя об этом четко сказано «словами через рот»), никаких естественных смертей от старости. Так значит, поживем еще, подышим-покряхтим, а там, быть может, и небо в алмазах покажется. Счастье снизойдет до каждого, а за поворотом будет новая удивительная жизнь. Открытые финалы трех историй предлагают зрителям самостоятельно нарисовать развязку сюжетов в воображении (вот вам заодно и тест на пессимизм-оптимизм!). Но за время спектакля публика успевает привязаться и прикипеть всей душой к персонажам, искренне полюбить их, поэтому воображать печальный исход попросту кощунственно.

Режиссер Шерешевский совершенно удивительным образом умеет нажимать на важные внутренние точки,  делая формально и не самые напряженные сцены истинно катарсиальными. Когда под легендарную композицию The End  Джима Моррисона один из героев неистово режет ножом коробку с томатным соком, понимая, что своему давнему обидчику, ставшему беспомощным инвалидом, он отомстить просто не может, внутри тут же вспыхивает совершенно непередаваемое чувство. Когда одна из героинь в момент болезненной воющей истерики повторяет: «Я как собака», в зале воцаряется гробовая тишина сострадания. Реплики героев, сами смысловые конструкции очень узнаваемы – иногда от этого узнавания как минимум некомфортно, а вообще-то очень больно. При этом режиссерская позиция полна тихой незримой любви к этим всеобщим несчастливцам. Руку помощи он им, правда, не протягивает, но тут уж как в жизни – каждый должен дойти до внутренних перемен сам.

Общий белый фон сценографии здесь выглядит хирургически стерильным. Все обеззаражено настолько, что не осталось практически ничего живого, дышащего, сердечно теплого. Эта бьющая по глазам белизна – как из чертога Снежной Королевы, здесь лишь лед и холод, холод и лед. Еще и пугающе огромная собака на заднем фоне выглядит истинно троянским конем, но все же не преподнесет никаких смертельно опасных сюрпризов.

Традиционно хороши в любой работе Шерешевского артисты. Игра их не проникнута ни фальшью, ни пафосом, кажется, они просто живут-существуют самым естественным образом в этих историях. Руслан Шапорин великолепен в образе уставшего от самого себя и от жизни человека средних лет, Алина Егошина блестяще и достоверно воплощает обычную среднестатистическую женщину в привычном заурядном браке. Невероятно хороша в образе юной кокетки-конфетки Мария Макушева. Настоящий секс-символ спектакля, безусловно, Егор Уланов, представляющий типаж неудачливого интеллигента. Истинное мастерство проявляет в образе пожилого главы семейства Николай Михалевский.

«Небо позднего августа» – спектакль, нажимающий на болевые точки, но все-таки не делающий больно. Что-то вроде лечебной иглотерапии для души. Конкретных ответов и советов он не даст, но заставит призадуматься. Кто узнал себя, тот будет знать, как можно поступить. Предупрежден – значит вооружен.

Марина Константинова специально для Musecube

Фотографии Алексея Егиазарова смотрите здесь