Хочу начать и кончить новое: либо смерть судьи, либо записки сумасшедшего.
(из дневников Л.Н. Толстого).

Магистры Театрального института им. Б. Щукина представили свой выпускной спектакль «Смерть Ивана Ильича» по одноимённой повести Льва Толстого в Государственном музее Л.Н. Толстого.

Ампирный зал  вместил в себя три ряда зрителей и оставил достаточно места для 16 выпускников — со всеми их перемещениями во время спектакля. В отсутствие грима, костюмов и декораций Арсен Агамалян, Анна Ганжа, Александр Говоров, Анна Дорофеева, Ирина Есина, Екатерина Захарова, Мария Иванова, Валентин Коканин, Тимофей Кураев, Мухамад Нессер, Мария Погребицкая, Александр Попело, Евгений Скляров, Андрей Стеклов, Марина Торхова и Анна Щипунова на полтора часа погрузили зрителей в речевой спектакль Марии Оссовской. Имея возможность опираться только лишь на художественное слово, им удалось не только раскрыть замысел писателя, но и показать боль и безнадежность главного героя, а также характер его супруги, эмпатию прислуги, метания сослуживцев и проч.

Вошедшие с третьим звонком в зал исполнители заполонили отведенное им пространство, сгруппировавшись вдоль стен, на которых были размещены экспонаты проходящей в усадьбе выставки. На игровом пространстве были разбросаны островки о нескольких стульях. По мере продвижения по чуть сокращенному тексту, артисты — на первый взгляд, хаотично, но все же подчиняясь какой-то логике — перемещались вокруг стульев так, что за несколько таких переходов на авансцене оказывался чтец с его частью действа. Все прочие были «безликой толпой», которая то поглощала, то рождала нужных героев (в том числе для выстраивания монологов, обращенных, порой, не к зрителю и даже не к партнеру по сцене, но куда-то внутрь себя). Эта же толпа отлично иллюстрировала липкий шепоток сплетен, неловкость публичных ссор и истинное сопереживание (нет) чужой смерти.

Иван Ильич за счет представления его сразу несколькими артистами мужского пола вышел объемным и всамделишным, не натужно размышляющим о смысле жизни и необходимости выбора, предначертанном и совершенном, но взращивая в зале сострадание и жалость к ближнему на пути к покою и пониманию философской мысли Толстого.

Как «слово автора начало сокращаться и упрощаться, сжиматься… и в то же время до крайности обостряться», так и ход спектакля тоже видоизменялся: от тягучего и спокойного к угловатому и резкому, не давая возможности никому в зале не почувствовать горечь во рту и осознание неизбежности — когда «светлая точка» и приличия сменяются пульсирующим «зачем?!». К слову, о посыле автора и воплощению оного на сцене: было очень интересно наблюдать за различными артистами и их реакцией на сентенцию о смерти и свете — монолог из уст Марины Торховой, в частности, наполнил чьи-то глаза слезами, чьи-то бессильной злобой, чьи-то равнодушием. И вряд ли в пределах этого игрового пространства были две схожих эмоции…

Софья Толстая описывала: «читал отрывок из нового рассказа; вот пишет-то, точно пережил что-то важное». Это важное обрушивается на притихших в зале. Можно ли жить для людей? Можно ли в последний момент и правильно сделать то, что сделать было нужно? Можно ли поправить свою жизнь?

Спектакль, сыгранный в самом начале июня, был столь пронзительным, что по выходу из усадьбы Толстого, в висках отчетливо стучало: лето — это маленькая жизнь, и можно пробовать хотя бы его прожить правильно. Как думаете, у вас получается?

Ольга Владимирская специально для MuseCube

Фоторепортаж автора можно увидеть тут