Празднование очередного юбилея/дня всех и вся/вечера памяти в театре Вахтангова прошло отлично, поэтому актёры на спектакле «Бесы», который игрался на следующий после праздника день, выплыли на сцену в приподнятом настроении. Примерно через час после начала спектакля, вспомнив, где и что они сейчас играют, артистам взгрустнулось: текст помнили примерно, мизансцены расплылись в сознании после какого-то стакана. Правда, зрители текста тоже не знали. В зале наблюдалось необычайное по этому поводу единение душ: актёры и зрители примерно одинаково представляли себе, что должно было происходить на сцене.

Первая претенциозная реплика главного героя спектакля об ощущении счастья, ещё неизвестного ему, заставила публику нервно сглотнуть. Зрительскую душу пронзило даже до боли предчувствие того, что следующие 3,5 часа персонажи будут объяснять значение этой фразы.

Исполнитель роли Ставрогина Сергей Маликович Епишев играл блестяще. Это было связано с тем, что актёр, пока остальные уплыли на праздники, остался в своей комнате один и был всю ночь совершенно трезв. Поэтому на спектакле, видя приподнятое настроение окружающих и их мутные взгляды, он, в общем-то, и не играл: злился по-настоящему. Из-за того, что не позвали квасить вместе.

Зрители в зале разделились на две группы. Первые, не выдержав мощи великой русской литературы, ушли после первого действия, радостно предвкушая тёплую мягкую постель и родной телевизор. Вторые надеялись, что дальше спектакль станет более осмысленным.

В фойе во время антракта обсуждалась культурная жизнь общества. Элита говорила о последнем концерте Стаса Михайлова и разбитом туалете Ксении Собчак.

Скучающим театралам, не обременённым личной жизнью, вспомнились, по случаю, Лев Додин, Сергей Голомазов (вкупе с Ларченко) и Евгений Гельфонд, чьи постановки «Бесов» тоже в своё время наделали много шума. Додин, например, чей театр пытается усидеть на двух стульях (угодить европейскому и русскому зрителю), балансирует между плясками под балалайку с медведями и системой Станиславкого, поставил по Достоевскому 7-ми часовой спектакль, однако слухи о выживших зрителях пока не поступали. Голомазов и Ларченко дали выпустить пар молодым да ранним. Гельфонд взял роман, и без того не обременённый логическими связками, хаотично перемешал главы и создал 3 спектакля, в которых дал возможность челябинцам порассуждать о смысле жизни, о русской классике или всё о том же Стасе Михайлове.

Зрители второго действия – оставшиеся стоять до конца – разделились на две группы. Первая – те, кто заплатил неприлично дорого за билеты. Поэтому для них было делом чести досидеть до поклонов. Любой ценой. Вторые – заплатившие за билеты неприлично мало. Они считали делом чести выкурить с дорогих мест ненавистных толстосумов. В зале наблюдалось настоящее противостояние пролетария и буржуазии, грозившее перерасти в войну прямо во время спектакля. Надо же было чем-то себя занять, пока идёт представление.

Шутки пытались шутиться, пианист долбил по клавише рояля, пытаясь убить у публики остатки нервных клеток, Лебядкин в исполнении Евгения Косырева пробивал сцену весом своего таланта, размышления о Боге плавно перетекали в размышления о судьбе русского народа, на особенно глубокомысленных репликах вроде «Его нет, но он есть» или «Кто победит в себе страх, тот сам Бог будет, а тот – не будет» мозги зрителей вытекали из ушей в неизвестном направлении.

Зал вкушал великий гений Достоевского и Любимова, ловил каждое слово в ожидании какой-то неведомой силы, способной закончить спектакль поскорее. На последней сцене, когда Ставрогин повесился, сидевшие в зале атеисты, как по команде, перекрестились: скептицизм – вещь хорошая, но если удалось дожить до финала, значит кто-то там наверху всё-таки есть.

Слёзы на глазах оставшихся в живых в неравной битве между могучей силой классической литературы и сном были настоящие. Зал ревел от восторга и рукоплескал стоя: долгожданный финал драмы ещё никогда не был так сладок.

Спектакль имел оглушительный успех. Билеты сметались в один момент. По двум причинам. Во-первых, на спектакле наблюдалось рекордное количество самоубийств в зрительном зале. Не все театралы смогли по достоинству оценить гениальность русской прозы. И, конечно, не все дожили до смерти Ставрогина, хотя желали ему, как говорится, от широты всей русской души. Массовые суициды наделали немало шума, что сделало спектаклю большие кассовые сборы и мировое признание. Вторая причина – оглушительные аплодисменты. Ещё ни одни «титры» не встречались столь бурными и восторженными овациями зрительного зала: люди плакали от радости, что всё, наконец, закончилось, фанатки Ставрогина кидали на сцену лифчики и трусы. Актёры кланялись и тоже не скрывали слёз радости от предвкушения тёплой душа и мягкой постели. Настоящее единение душ.

Спасибо Вам, Юрий Петрович, за то, что несёте в народ силу русского слова и из месяца в месяц испытываете силу русского духа на прочность. Мы, русские, никогда не сдаёмся. Не сдадимся и сейчас. Билеты на 3 месяца вперёд раскуплены.

Ирина Ефремова, специально для MUSECUBE

Фото взяты с официального сайта театра.