Верится – сбудется, как заведено.
Незаметно крутится дней веретено.
Счастья вам поровну жизнь отмерит вновь,
И назло всем воронам победит любовь.

Московский театр оперетты в рамках празднования своего 95-летия представил мюзикл по историческому роману Алексея Константиновича Толстого «Князь Серебряный».

Это не первый опыт драматурга Карена Кавалеряна в создании спектакля по мотивам литературного произведения, и если в «Ромео vs Джульетты XX лет спустя» из самого названия понятно, что спектакль не о юных героях Шекспира, то с «Джейн Эйр» и с только отгремевшей премьерой не все так просто. Возможно, кто-то, не вчитавшись в ремарку на сайте театра, и чувствует себя обманутым, но практика и время показывают, что постановки, имеющие в основе своей лишь фабулу сюжета и характеры основных героев, имеют место быть и непременно находят своего зрителя.

Итак, принимаем за данность, что «Князь Серебряный» — не подстрочник Толстого, а значит, драматург вправе поместить в нужные ему эпоху и историю новых персонажей, а также задумать (и реализовать с участием «вводов») иной финал — здесь, пожалуй, важен баланс между историческим и культурным наследием, фантазией автора и творческим замыслом режиссёра. Но, как известно, кто не рискует, тот не пьёт шампанское.

На сцене Московского театра оперетты воссоздана столица царства XVI века с теми приметами времени, о которых невозможно не знать: архитектурные памятники, атрибутика опричников, костюмы персонажей, пистоли и сабли, а также первый царь — Иван Грозный, которого Толстой скрупулезно «собирал» (пусть и обеляя) по трудам Карамзина. Особая заслуга и автора либретто Карена Кавалеряна, и режиссёра Валерия Архипова состоит в передаче нравственных и моральных начал, которые лежат в основе характеров персонажей и являются ключевыми для понимания происходящего на сцене. Сейчас (в сравнении с тем, что было 4 с лишним столетия назад) многие человеческие качества обмельчали: уходят в небытие безусловные честь, доблесть, верность слову; изменились и устои общества: разводами и повторными браками нынче никого не удивишь (в средневековье исключение, и то, с рядом оговорок, делалось лишь для самого царя)…

Князь Серебряный с позиции современного обывателя может быть расценён как излишне благочестивый и духоподъёмный, но именно эти его черты позволяют героям Павла Иванова и Ивана Викулова поверить в возможный хэппи-энд с посконно русским, знакомым по былинам и легендам, флёром. Архетип эдакого молодца-удальца, которого мы видим с первой же секунды на сцене, и не предполагает иного финала. Отправь его создатели за тридевять земель к очередному «Змею Горынычу», весь зал сокрушался бы «несправедливости». При князе имеется Михеич, конечно же с «тёткой, подкурятиной твоей», — этого героя очень достойно воплотили Дмитрий Лебедев и Константин Ужва, хореография этой роли (в постановке Валерия Архипова), к слову, требует отличной физической формы (а через пару месяцев, когда связки перейдут из категории «выучил» в «могу повторить хоть ночью», номер из второго акта станет одним из самых ярких!).

Елена, также знакомая нам и по роману, стремится не навлечь позора на седины Дружины Морозова и сохранить чистоту помыслов для тайного жениха (с которым, понятно, она уже и не чает быть вместе, будучи в венчанном браке). И ее сольный номер во втором акте наглядно показывает, почему героиня из средневековья чувствует себя одинокой и готовой (на книжных страницах) уйти в монастырь. Все три актрисы, занятые на этой роли, придают своей героине собственные оттенки: скромная тихоня Арина Чернышова, отчаянная красавица Алёна Голубева и горделиво страдающая Дарья Январина делают Елену совершенно разной, сохраняя заданный авторами рисунок роли. Но все три актрисы очень доходчиво доносят до зрителя нравственные ценности героини.

Одним из главных героев времени, романа, спектакля является фигура Ивана Грозного. Собственно, не будь его, не было бы опричнины, а значит, всей этой истории. Алексей Константинович Толстой приложил немало усилий, чтобы фигура царя не пугала читателя, но создала нужную атмосферу. Невероятные костюмы самодержца в полной мере показывают величие и достаток двора. С помощью грима (с применением гуммоза) была предпринята попытка придать исполнителям максимальное портретное сходство с Иоанном IV (оба артиста будто нарочно зачастую стоят к залу в профиль, демонстрируя характерный нос и бороду). Грим, действительно, создаёт ощущение, будто на сцену сошёл владыка с картины Виктора Васнецова (хотя, похоже, что спектакль захватывает куда более ранний временной период, но и изображений Грозного того времени попросту нет!). В арсенале царя есть очень сильный номер о набожности и размышлениях об иночестве — это подчеркивает не привычку креститься, но чистоту помыслов и убежденность в своём божественном происхождении. Каждый из артистов, исполняющих роль царя, нашёл для своего героя собственную эмоциональную подоплёку. Оттого с момента появления на сцене Владислава Кирюхина отыгрывается драма (суровый взгляд пробирает даже в амфитеатре, мурашки от властного тона и чеканного слога можно ощутить в любой части зала), Игорь Балалаев решил своего царя в комплиментарном ключе с некоторой долей комедийности. Собственно, с этого момента зрителю, который готов отсмотреть оба состава, предлагаются два совершенно разных спектакля!

Здесь логично перейти к новым персонажам, которых ввёл драматург Карен Кавалерян. Колдун со страниц романа заменён Колдуньей (Юлия Гончарова, Ольга Белохвостова), сестра которой, Мануйлиха, служит при царе (заслуженная артистка России Елена Сошникова и приглашённая солистка Марина Торхова). Эти дамы взяли на себя не только смелость унять тревогу Ивана Грозного, но и ответственность за судьбы главных героев. При строгом владыке есть выспренная ведунья, добродушный царь располагает куда более мягкой напарницей. Эти возрастные героини создают очень мощные дуэты с государями, усиливая их характерные черты: так, Марина Торхова своими размеренными снисходительными интонациями указывает на мятежность духа героя Владислава Кирюхина, а Елена Сошникова «обволакивает» внезапную грусть героя Игоря Балалаева… Обе пары героев способны удержать внимание зала в сценах, где присутствуют лишь они одни. Между придворной и лесной чародейками есть определённая ментальная связь, придающая спектаклю мистический и потусторонний оттенки, что на должном уровне поддерживается хором и балетом театра — дремучий лес (как и все декорации — авторства Вячеслава Окунева) наполнен стройной нечистью, которая нежданно-негаданно светлячками да встревоженными птицами выпархивает из-за стволов деревьев (на благо самодержца и во имя любви, конечно же). Отдельного внимания здесь заслуживает поступь лебедушки в исполнении Марины Торховой (от чего поистине невозможно отвести глаз — особенно на фоне спастического, поражённого костными остеофитами царя!). Обе лесные ворожеи весьма грациозны и манки.

Князь Вяземский, главное сосредоточие зла и воплощение царской головной боли, мог бы быть более сосредоточенным и злым (ибо в зале всегда найдутся любительницы «плохих парней», способные, к примеру, восхититься умением отрицательных героев останавливать толпу опричников жестом). Правда, герой этот недалёк (точнее, по-своему прямолинеен и не способен считывать намеки), зато всегда находит своего активного слушателя. Полагаю, был бы он более замкнутым и менее подверженным выбросу адреналина, его не так легко было бы победить. Но тайминг спектакля неумолим, и Максиму Катыреву, и Леониду Бахталину приходится работать с тем, что есть. Именно на этого героя обрушивается и чародейство, и обратная сторона опалы, и искры сабли князя Серебряного. Бои в спектакле ставил Алексей Кулинкович.

Здесь, к слову, ещё одна весточка из XVI века, имеющая связь с днём сегодняшним — и одна из основополагающих мыслей спектакля о том, что за любыми деяниями царевых подчинённых (в глазах подданых) стоит сам. Из уст царя (в адрес Вяземского) звучит и фраза о недопустимости сживать со свету кого бы то ни было в угоду своей прихоти. Дружине Морозову (Максим Новиков, Артём Маковский) отведено не так много сценического времени, так что зрителю с программкой придётся гадать, кто есть кто — настолько неузнаваем тут первый из упомянутых артистов. Однако «присутствовать» герой будет и до, и после своей сцены — и в сказочке про Тугарина змея (про которого тоже слагал легенды Алексей Константинович Толстой), и в финале, где он будет к месту помянут.

Спектакль полон не только опричниками, боярами, лесной нечистью, но и простого люда (хор под руководством Станислава Майского и балет переодеваются бесчисленное количество раз!) — люд этот также транслирует ценности того времени и отзвуки их в дне сегодняшнем: на номере про вышитую рубаху под кольчугой можно и прослезиться, а на вославлении царя — ощутить невиданный прилив патриотизма. В эту уникальную и безымянную толпу мастерски вписаны Перстень (Глеб Косихин, Давид Левин) и Хомяк (Василий Ремчуков, Игорь Оробей). И глава лесных разбойников, и подручный Вяземского полны той простой правдой и теми нравственными устоями, которые делают понятными их нелогичные — в отрыве от контекста эпохи — поступки. Но если рассматривать образ героев во всем спектакле, а не посценово, то они очень важны, очень достойно отработаны — чего стоят только сцены в тюрьме!

Перед исполнителями следующего героя, очевидно, стояла непростая задача не перегрузить лёгкий музыкальный спектакль гнетом выписанного в романе Максима Малюты. Участникам спектакля вполне хватило посещения подвалов Александровской слободы и аналогичного изображения на заднике сцены, чтобы не мешать заслуженным артистам России Александру Голубеву и Михаилу Беспалову играть свою «сольную скрипку» — и чрезмерно упрощенная рифма здесь тоже введена неслучайно (но не исключено, что именно этот музыкальный фрагмент надолго западёт в память зрителя!). Спектакль, как и было упомянуто ранее, имеет массу отсылок в день сегодняшний — вряд ли Малюта «предсказывал» электрический стул, но и его профессия тоже эволюционирует…

Мелодика спектакля хоть и наводит порой мысли о том, что «это я где-то уже слышал», но стоит помнить, что музыка Аркадия Укупника стилизована под нужную эпоху, а ее отголоски, как культурное наследие и сохранённые традиции, вполне имеют право на существование и в нынешней современности. Отлично сюда вписаны и многоголосье хора, и лесное эхо, и неожиданное «вдарим рока в этой дыре» (последнее с первых же секунд выдаёт истинные намерения муромских слепцов, но задаёт нужный тон всей сцене!). Музыкальный руководитель спектакля и главный дирижёр театра Константин Хватынец венчает это произведение своею властной рукой. Удивительным образом музыка едва ли не посекундно поддержана светом от Александра Сиваева, признанного мастера своего дела.

В итоге получился достаточно цельный спектакль (два спектакля!), где должное отдаётся не только любви и чести, но и представлению о Москве XVI века, когда колесо истории крутилось, залечивая детские травмы Ивана Грозного или же движимое его прихотями.

Очень красиво и точно на сцене Московского театра оперетты передан ход времени — над троном царя старый герб Московского царства превращается в миллионы крупинок в воображаемых песочных часах, чтобы соотнести самобытность и уникальность двух держав, где многое происходит на авось и будто случайно.

Пожалуй, у спектакля есть только один явный просчёт: там катастрофически мало мест, где зритель может поддержать артистов аплодисментами, но не мешать оркестру. Впрочем, тем ярче звучат те аплодисменты на поклонах, переходя в овации.

Отныне и дважды каждый месяц на Большой Дмитровке, 6 — «Князь Серебряный», который обещает быть аншлаговым! С днём рождения, Московский театр оперетты!

Ольга Владимирская специально для MuseCube
Фотография Анны Леонтьевой предоставлена службой интернет-продвижения и связей с общественностью Московского театра оперетты