Случаются спектакли, которые не просто попадают под градацию «нравится/не нравится», они способны остро расколоть аудиторию на два противоборствующих лагеря. Мнения разнятся кардинально, и каждый остается в итоге при своем. Зритель способен найти в таких спектаклях что-то глубоко личное, находящее неподдельный отклик в душе. Подобного рода работой стала недавняя премьера в Камерном театре Малыщицкого. Режиссер Роман Муромцев представил собственное сценическое  прочтение романа Константина Вагинова «Козлиная песнь». Результат изрядно нашумел и, вне всякого сомнения, заставил говорить о себе, порой даже на повышенных тонах.

В руках Муромцева текст Вагинова, специфический по форме и глубокий по содержанию, раскрасился в тона самоотверженного безумия, напитался подлинно макабрическим настроением, пустился во все тяжкие. Сюжет о мытарствах интеллигентов старой формации в послереволюционных ленинградских реалиях представлен режиссером в манере чуточку сумасшедшего балагана, суетливой круговерти. Старый уютный мир разрушен, уничтожен, и на обломках привычного существования  приходится заново строить повседневность. Как вариант – скрыться на даче и в буквальном смысле слова растить свой сад. В спорах о науке и искусстве проходят дни, даже в столь уродливых обстоятельствах вдруг возникает какая-никакая, а любовь. Но смерть неотложна и неотступна, и к финалу все участники этой сложносоставной истории оказываются поглощенными вечной бездной. Все так печально и предсказуемо, что комментарии излишни.

Роман Муромцев от души наполнил свою работу аллюзиями и неожиданным саундтреком из советского детского репертуара. В чертах Неизвестного поэта легко угадывается Виктор Цой, песенка про Буратино становится бодрым фоном для серьезных душеспасительных бесед. Захламленное множественными предметами пространство словно бы задыхается само от себя, обнаруживая свою ненужность. И вот в этой точке происходит глубокий внутренний разлом, проходящий через всю постановку. Продуманная неаккуратность в сценографии, к сожалению, мигрирует в срединную суть спектакля, похищая все лучшее в нем. Та самая трагедия (а это и есть козлиная песнь, как всем нам хорошо известно) здесь растворена, разбавлена и передается через какой-то исковерканный гротеск. В итоге про страшное получается слишком смешно, чтобы проникнуться всерьез. А могла бы быть актуальная злободневная работа –  ведь глубоких смыслов здесь хоть отбавляй: от амбивалентности природы человека до хрупкой гибельности нашего мира, от бесхребетности интеллигенции до вопиющего торжества хама. Но форма приняла чрезмерно гипертрофированную степень, не справилась, рухнула и погребла под собой значительную часть содержания. Веселый абсурдистский цирк окончательно сошел с ума, и ребенок здравого смысла, увы, выплеснулся вместе с водой. Не говоря уже о совершенно неоправданной мучительной затянутости всего происходящего – в итоге за деревьями не видно леса, а мысль о долгожданной развязке становится неотступной.

Тем не менее, при общих недостатках и видимых слабостях у режиссера получилось создать отчетливо узнаваемый мир, с яркими приметами и авторским почерком. Здесь всем заправляет сочетание высокого и низкого, пафосного и обыденного, аполлонического и дионисийского. Этот контраст неподдельно будоражит, щекочет зрительские нервы и рождает особые эмоции. Физиологически откровенные подробности с участием естественных человеческих выделений здесь преподнесены смело, но все же достаточно бережно. Сценография, о которой уже упоминалось выше, здесь не менее абсурдна: классические статуи соседствуют с грубо сколоченными на скорую руку гробами, а дивный сад – лишь нелепо торчащие голые палки. Апофеозом становится разрушение этого несложившегося райского уголка, и мощный костер во имя всего нового против всего старого вспыхивает путеводной звездой.

Самое ценное, важное и неподдельно интересное в этой работе, конечно же, – блестящая актерская игра. Александр Худяков в очередной раз доказывает, насколько он свободен в своем непревзойденном таланте, совершенно невероятно и неожиданно раскрывается Светлана Грунина, играя на контрасте своих множественных героинь, радостно открывая для себя правильно поданную комедийную природу. Неподдельно впечатляет формально второй план Владислава Мезенина (но как он интересен и самобытен в нем!), заставляет пристально смотреть на себя Алексей Кормилкин, подчиняя и гипнотизируя одним лишь своим видом.

«Козлиная песнь» Романа Муромцева оказалась способной вызвать и неприятие, и раздражение, и уныние, и узнавание. Выход из пресловутой зоны комфорта режиссером был стопроцентно обеспечен. Но к концу разовые вспышки актуальных перекличек с днем сегодняшним загорелись единым пламенем, заставив все же обнаружить и самих себя в данном сюжете. И порвать с устарелым прошлым. И страстно, пылко, отчаянно жаждать жарких и столь нужных перемен.

Марина Константинова специально для Musecube