На такие спектакли нельзя ходить, не читав Хармса или хотя бы не зная, как он пишет. Не каждый зритель поймет эту квинтэссенцию абсурда, переместившуюся из непонятных текстов писателя на сцену, и рискует потерять свое время и удовольствие, возмущаясь, что не понял смысла. Постановщики и актеры не подвели: самая странная пьеса Хармса на малой сцене учебного театра на Моховой была именно такой. Но обо всем по порядку.

Минимум декораций: на сцене только шкаф. Во время всего действия он активно используется. Он и лестница, и сразу четыре двери, и проход в мир абсурда, и балкон, где можно посидеть и раскурить кальян из лейки, и портал, где герои исчезают и появляются в другом месте. Елизавета Бам, похожая на Плаву Лагуну из бессоновского «Пятого элемента» из-за своей шляпы-улитки, выбегает к зрителям и всем передается ее страх и напряжение. Она ждет, что за ней придут. Приходят Иван Иванович и Петр Николаевич, чтобы арестовать. Никаких предысторий и биографий, только визит, с которым остается смириться. С этого момента лавина абсурда обрушивается на всех смотрящих, и в течение всего спектакля актуальна одна мысль: «Что здесь происходит?». Бессмысленные диалоги и реплики по-хармски, странные головные уборы, абсолютная непоследовательность действий. Право голоса человека измеряется часами со сброшенными в кучу цифрами, икота влево – это шарик от пинг-понга, а чтобы перезвонить, достаточно сказать «алло» прямо в воздух, без всякого телефона, и вам ответят. Абсурд? Самый настоящий. А представьте, каково это видеть воочию.

Иван Иванович и Петр Николаевич работают в паре, но при этом легко забывают о своей миссии: оба очень чувствительны и обидчивы, обзывалки в «мошенников» отвлекают их от главной задачи и перетекают во взаимные угрозы вроде спуска по лестнице. Елизавете Бам, все это время пытающейся найти выход и сбежать, легко уводить незваных гостей от их дела. Она флиртует с Иваном Ивановичем, просит повторить на бис икоту влево и песню. Стоит отметить необычный музыкальный выбор: для песни Ивана Ивановича был взят нашумевший ленинградовский «Экспонат» с аранжировкой в мягкой, спокойной, почти джазовой манере. Чем не абсурд?

Появляются Мамаша и Папаша, оба алкоголики, но если первая рассуждает о смысле пространств, отхлебывая из стаканов то в одной части комнаты, то в другой, а в конце и вовсе уплывает в математические расчеты, то второй говорит пьяными присказками, похожими на народные поговорки, но, конечно, тоже абсурдными. «Покупая птицу, смотри, нет ли у нее зубов. Если есть зубы, то это не птица». – вот жизненные мудрости Папаши.

Выясняется, что повод для ареста Елизаветы Бам – то, что она убила пришедшего с этим арестом Петра Николаевича. Он стоит живой и невредимый, но Бам его убила. К середине спектакля даже перестаешь с таким спорить. Девушка просит помощи у родителей, но Мамаша теряет память и с чего-то называет Петра Николаевича своим сыном, а вот Папаша готов пожертвовать жизнью ради дочери. Мужчины устраивают богатырский поединок. Вместо мечей – рюмки с питьем, в одну из которых секундант Иван Иванович капнул яда, а также стихи. Рюмка, стих, рюмка, стих. Это отсюда относительно известное «Я чашу эту подношу к восторженным губам. Я пью за лучшую из всех Елизавету Бам». Проиграл Петр Николаевич, он умирает. Картина выворачивается наизнанку, убийцей оказывается Папаша, но никак не Елизавета. Но спектакль заканчивается той же сценой, какой начался. Елизавета вбегает к зрителям, страшась чьего-то прихода и пытаясь убежать. Композиция замкнулась в кольцо, но происходящее не пошло по второму кругу: Елизавету Бам все-таки арестовывают по-настоящему, спасения уже нет. Концовка сумбурна из-за смеси танца, надетых масок, разъезжающей на самокате Мамаши, которая разбрасывает куриные перья как конфетти.

У героев нет никакого намека на их прошлое и судьбу. Почему Папаша алкоголик, а у Мамаши странный акцент? Что-то известно лишь про Ивана Ивановича, он по нескольку раз говорит о своей жене и десяти ребятишках, но на этом все и заканчивается. Остается принять это как данность, как загадку с таким маленьким количеством известных.

На сцене и в волосах остаются перья, а в голове – что-то похожее на мысли. Но то ли там незабудки, то ли мошенники, то ли птицы с зубами. В таких спектаклях не стоит искать смысла. Смысл в абсурде.

Немного о том, почему студентам нравится абсурд и насколько артисту важен зритель, после этого спектакля рассказали актрисы «Елизаветы Бам» Ирина Каминская и Анна Маргалит (РГИСИ, 4 курс).

— Почему вы выбрали для постановки такую неоднозначную и сложную пьесу?

— Нас привлекает абсурд. У Хармса, кстати, в произведении все еще более непонятно, чем у нас. Здесь большое пространство для фантазии. Мы ведь еще и режиссеры, поэтому нам важно было много придумать. Первоочередная задача – дать простор фантазии, а для этого лучше всего подходит абсурд. А абсурд нам нравится потому, что вся наша жизнь абсурдна, поэтому и взяли Хармса.

— И как же нам жить в этом абсурде?

— Каждый выносит свой ответ после просмотра спектакля. Мне кажется, это надо понять, принять и не переставать бороться.

Мы принципиально не расставляли какого-то одного решения спектакля, чтобы каждый зритель после просмотра составил свое представление, потому что какие-то сцены откликаются в разных людях по-разному, может быть человек вспомнит свой личный опыт, соотнесет с чем-то своим бессознательным и в результате получит свои мысли. Потому что это должно с каждым связываться по отдельности. Мы, конечно, могли поставить спектакль, одинаково понятный всем, чтобы зритель сказал: «А-а, вот, что все это значит, так она несчастная жертва советской власти, ее убили чекисты!» или наоборот «А-а, она всех обдурила!». Но так неинтересно, поэтому мы не делали однозначной картины.

— Декорации здесь играют большую роль. Как вы их придумывали?

— Мы делали этот шкаф сами. Думали, как функционально решить некоторые сцены, и поняли, что с таким типом декораций очень удобно работать, он дает много решений. Шкаф помогает нашей фантазии проявлять себя. Это очень важная вещь, у нас в спектакле акцент не столько на актерской игре, сколько на декорации и внешних вещах. Костюмы и картинки создают небытовую атмосферу, это важно.

— А необычные головные уборы?

— Это все как-то спонтанно придумалось. Когда пришла художница и посмотрела на меня, сказала: «У тебя будет улитка» (смеется). И все, я только определила цвет. А, например, нимбы у чекистов – ассоциация с властью.

— Скажите, это интересная и важная для вас роль или просто творческая рутинная работа?

— Конечно! Мы ведь создаем не каких-то лирических героев, не играем уже построенных классических героев, типа Джульетты, а собираем образ по частичкам от себя. Я многое Елизавете Бам добавляла от себя, даже во время спектаклей, хотя понять героиню смогла не сразу. Я создаю эту женщину, и она меня создает.

— Какой момент вашей работы самый приятный?

— Когда зрители реагируют. Мы переживаем, если зал не смеется, когда мы шутим. И еще приятный момент, когда у тебя самого рождаются какие-то новые оценки и внутренние ощущения, когда не сводит ноги в пуантах (смеется).

Зритель должен быть подготовленным, то есть, приходить на спектакль по Хармсу, зная что-то о Хармсе, пытаться понимать спектакль, даже если сначала не понимаешь, включаться в происходящее, но не сидеть в телефоне. Когда будет полноценное включение зала, тогда будет и включение артистов, и тогда получится спектакль. Это такая магия театра.

Смотрела спектакль и беседовала с актерами Арина МИФТАХУТДИНОВА, специально для MUSECUBE
В репортаже использованы фотографии из открытого доступа