В сезоне 2012/2013 лауреат Государственных премий России Владимир Фокин представил в Александринском театре свою очередную премьеру – спектакль «Литургия ZERO» по «Игроку» Ф.М. Достоевского. Материал, взятый за основу, дает право ограничить какие-либо пояснения, но одно все-таки стоит сделать. Подготовка к спектаклю заняла достаточно долгое время, выход предполагался на май 2012-ого, но неожиданно на главную роль Алексея Михайловича Валерий Фокин ввел Антона Шагина, ведущего актера московского театра «Ленком». Поэтому окончательный вариант спектакля во многом опирается на органику Шагина, его несколько скоморошью и живую пластику. На протяжении двух часов он постоянно находится на сцене, в поле зрительского внимания, его нестатичное присутствие придает всей постановке общий лейтмотив механического движения, бега на месте.

С этим движущимся настроением резонирует сценография заслуженного художника России Александра Боровского, до этого уже неоднократно работающего с Фокиным, в том числе и над Достоевским («Двойник» 2005 года в Александринском театре). Для «Литургии ZERO» А. Боровской создал лаконичный, узнаваемый образ-символ – некое цилиндрическое сооружение с краниками, одинаково успешно выполняющее роль местной курортной здравницы и рулеточного стола в вымышленном городе азартных игр и лечебных вод Рулетенбурге (прототип для Достоевского – немецкий Висбаден). Этот монументальный постамент, служащий возвышением для поющего музыкального крупье (студент СПбГАТИ Антон Ивлев), является единым центром целой вращательной системы, семи кругов, движущихся в разном направлении и с разной скоростью, по которым выезжают герои-игроки в плетеных, тоже вполне курортно-игральных креслах.

В таком кресле появляется и Антон Шагин, первый выход которого происходит под маской опустившегося, порабощенного игрой и оказавшегося в долговой тюрьме Алексея Михайловича: такого, каким он стал в конце романа. Этот намеренный режиссерский ход добавляет всей постановке элемент абсурда и обреченности, он нарочно приоткрывает тайну, разрушает интригу дальнейшего и вызывает у зрителей, не знакомых с первоисточником, недоумение. История отталкивается от точки невозврата и разворачивается в соответствии с сюжетным ходом романа, автобиографичность которого нашла свое отражение и в спектакле. Так, с первых минут на сцене вместе с Алексеем Михайловичем появляется и герой заслуженный артист России Игоря Волкова, англичанин мистер Астлей. Это в некоторой степени альтер-эго писателя-режиссера, посторонний наблюдатель, с самого начала уловивший суть происходящего и дальнейшего. Он не вмешивается, не выкупает из тюрьмы игрока, но как будто записывает весь сюжет для каких-то только ему ведомых целей.

Весь темпоритм «Литургии ZERO» как заученное, ладно выполняющееся действо: рулетка, купание, гуляние, планы женитьбы, любовь, раздевание. Но вдруг как вихрь, как ураган врывается кресло, вынесенное добрыми молодцами, на котором с королевским величием и размахом восседает бабушка (народная артистка России Эра Зиганшина). Она – фейерверк, фонтан энергии, сила которого сравнима с силой бьющих из-под земли целебных вод. Подчиняя себе характеры всех персонажей, бабушка наводит свои порядки, губя планы обитателей Рулетенбурга. Несмотря на видимую комичность и опереточное очарование сцены, трагикомический дар Эры Зиганшиной должным образом оформляет всю ее целиком, не обходя вниманием и неожиданное завершение: после фееричного выигрыша ставкой на зеро и не менее фееричного проигрыша, бабушка уезжает. Действие окончено, актриса больше не обездвиженная семидесятилетняя старуха, а сильная и волевая женщина, которая с поклоном и изяществом покидает сцену под единодушные овации.

Дальнейший ход событий окрашен драматизмом и крушением веры в человеческую способность к сопротивлению. Прямо и откровенно показаны и степень готовности Полины (Александры Большаковой) расплачиваться за бескорыстно предложенные деньги, и малодушие Алексея Михайловича, и распутство, и эгоцентризм всего Рулетенбурга в целом. От точки падения мы пришли к точке падения, кольцо композиции замкнулось. Последняя сцена спектакля – повторение первой, с той лишь разницей, что проясняются дальнейшие обреченные судьбы Алексея Михайловича и остальных героев. Неожиданно, совсем не для эпатажа, а для доскональной фиксации мистер Астлей достает мобильный телефон и снимает на камеру опустившегося игрока – в этот крайний момент он ZERO, он ноль. Распад. Великое богослужение игре, риску и деньгам свершилось, «зеришка проклятый», как метко выразилась бабушка, наконец-то выпал.

Елена Бачманова, специально для MUSECUBE

В репортаже использованы фотографии с официального сайта Александринского театра