Вечером 23 июня все скамейки в сквере на площади Искусств были заняты, как в скором времени выяснялось, публикой, ожидающей начала концерта в Большом зале Филармонии Д.Д. Шостаковича. К первому звонку Филармония частично заполнилась людьми, после второго звонка публика все еще входила в зал, лихорадочно пытаясь найти свободное место, что было сделать крайне сложно: зал был заполнен до отказа! Такой ажиотаж обусловлен нескольким причинами. В программе вечера были представлены невероятно сильные и совершенно антагонистические по духу и атмосфере произведения Брамса и Чайковского: Концерт № 2 для фортепиано с оркестром и Симфония № 6 «Патетическая».

Дирижировал оркестром Александр Дмитриев — художественный руководитель и главный дирижер Академического симфонического оркестра Петербургской филармонии. Фортепьянную партию исполнял один из самых талантливых молодых пианистов современности – Филипп Копачевский.

На сцену вышел очень сосредоточенный и серьезный Филипп, сел за рояль. Раздались первые звуки одного из самых масштабных и лиричных концертов Брамса. Наблюдая за игрой музыканта, возник вопрос: откуда в этом худеньком молодом человеке такая сила и мощь, которые он передает инструменту? Его рояль не просто пел, он жил, являясь продолжением музыканта. Виртуозное исполнение и высочайший уровень техники вкупе с умением вкладывать душу в произведение ввели зал в особое гармоничное состояние, заставив забыть обо всем, кроме мира музыки.

В данном концерте и в самой манере его исполнения поразило то, насколько гармонично слились тонкая и романтичная натура Филиппа и произведение Брамса, словно оно было написано именно для конкретного исполнителя: сильно и проникновенно, возвышенно и тонко, чувственно и нежно. Высокая техника и мастерство Филиппа проявились в его инстинктивном понимании композиции и передаче тех ощущений и граней, которые изначально заложены в музыке. Ощущалась свобода и легкость, словно дыхание стихий природы, состоящих из звуков, текучих форм и движений.

Во время прослушивания Концерта перед слуховым «взором» возникла музыкальная контрастная картина-полотно, полная перевоплощений и различных граней: от мощного и неожиданного натиска и напряжения до покоя и шепота, от нежной интимности до величавой возвышенности. Музыка претерпевала изменения, подобно водной глади, которая, то безмятежно отражает небо в своей зеркальности, то бунтует, поднимая на волнах корабли, сталкивая друг с другом и унося их в свои глубины. Филипп раскрыл различные нюансы Концерта, постепенно затрагивая самые мистичные его стороны, переходя от хрупкой таинственности к страстному и внезапному подъему.

На грани эмоций, феерично и на одном дыхании прошел Второй концерт; перед слушателями пронеслись фантасмагоричными зарисовками различные смены состояний, чувств, эмоций, энергий и воплощений, пронзающие почти всё произведение Брамса. Внешняя разбросанность и фрагментарность концерта перекрылась талантом молодого исполнителя и гением и опытом дирижера. Удивительное понимание и взаимодействие ощущалось между оркестром Филармонии, дирижером и пианистом, словно на сцене присутствовал единый мощный механизм. Безупречное, с полным пониманием исполнение всех частей не оставило сомнений в том, что Второй концерт значит очень много для Филиппа Копачевского лично. Музыкант показал свое восприятие данного произведение, вложив в него особый драматизм, лиричность, дыхание стихий, которые существуют в природе. Поразила восприимчивость самого пианиста: каждый звук, каждая едва уловимая интонация отзывалась во всем теле музыканта, мимике, энергетике, которые передавались всему залу.
Филиппа не желали отпускать, вновь и вновь вызывая музыканта на сцену криками «Браво!» и несмолкающими овациями.

Оцепенение и эйфория от Второго концерта Брамса держались двое суток. Постепенно ощущения и образы стали обретать реальность в словах. Но передать атмосферу, царившую в зале, и тот след, который оставило данное произведение в душе, оказалось практически невозможным.

На смену лиричному и хаотично-гармоничному Второму концерту пришла Симфония № 6 «Патетическая» Чайковского, которая с первых минут затянула слушателей в водоворот драматических событий и трагичности бытия, вечного противостояния жизни и смерти. По своей сути, это автобиографичная симфония, в которой Чайковский отразил свою детство, юность, зрелые годы, стремление к музыке.

«Первая часть – детство и смутные стремления к музыке. Вторая – молодость и светская веселая жизнь. Третья – жизненная борьба и достижение славы. Ну, а последняя, — это De profundis, то есть – молитва об умершем, чем всё кончаем, но для меня это еще далеко». П. И. Чайковский.

Одна из задач музыкантов, как можно предположить, заключалась в том, чтобы «прочесть» симфонию, «прочесть жизнь» и все связанные с ней переживания так, чтобы слушатель проникся каждым этапом симфонии-жизни, погрузился в тот мир, в котором жил композитор.
Первая часть — Adagio. Allegro non troppo — началась скорбным, мрачным вступлением, тревожным и пугающим. Темп постепенно изменялся, обретая суетность, смятение, приобретая некоторую зловещую окраску. Выражения лиц музыкантов менялось под воздействием музыки, становясь более напряженными и сосредоточенными. Часть зрителей пристально смотрела на сцену, внимая каждому взмаху рук Александра Дмитриева. Напряженность ощущалась во всем зале.

Вторая часть, Allegro con grazia, напомнила вальс, прекрасный и кокетливый, который приобрел к финалу грустные и трагичные интонации. Для публики это была своего рода возможность передохнуть, сделать небольшую эмоциональную паузу и подготовиться к Allegro molto vivace – третьей части. Музыка накатила неожиданно, заставив вздрогнуть, ощутив её давление и мощь. Кто-то из слушателей закрыл глаза, уходя в свои беспокойные мысли. Кто-то устремил на стену еще более напряженные взгляды. Маршевость третьей части перешла в траурность Adagio lamentoso. 3 Andante. В финале слышались скорбь и потерянность, которые неизбежно возникают, когда завершается жизненный и творческий путь.

Музыка замерла. Дирижер повернулся к залу. Несколько секунд в Филармонии царила тишина, затем послышались первые аплодисменты, разросшиеся в шквал. Оцепенение зала прошло, к сцене несли цветы, оживали мобильные телефоны, публика возвращалась в реальный мир.

Алена Шубина, специально для MUSECUBE
В репортаже использованы фотографии из открытого доступа