«Дни нашей жизни»: фестиваль живых мертвецов в театре «Практика»

Конец я придумал. Всё было иначе.
Александр Дольский

В программке «Дней нашей жизни» театра «Практика» к стандартному блоку информации о спектакле прилагается пояснительный текст «от постановщика», в котором Арсений Мещеряков, как таковой, предуведомляет публику, что она увидит гротесковую, сверх-экспрессивную версию пьесы Леонида Андреева. Тут режиссёр немного лукавит: он пошёл в работе с первоисточником куда как дальше, не просто переосмыслив, а натурально поменяв концовку сюжета о трудной судьбе юной содержанки Оленьки, одним махом превратив её в шекспировскую трагедию. Подобный финт рискует похоронить всю затею – но в «Практике» этого, кажется, не произошло.

Если вы не знакомы с оригинальной пьесой «Дни нашей жизни» (которую в своё время преотлично поставили в театре у Никитских ворот, прочитав и разыграв в лучших традициях психологического реализма), вам, вероятно, будет сложно понять, куда вы попали и что происходит на сцене. Пока парочка – Оля и Коля – выдрючиваются, не побоюсь этого слова, на условном берегу Москва-реки, вы ещё можете надеяться, что это какой-то театральный приём типа «зачин». Но когда следом из-за кулис выползает компания задорных зомби – этого слова я тоже не побоюсь, как и некоторых последующих – надежда ваша скоропостижно скончается. Сбросьте ее бездыханный трупик в канаву и отдайтесь безумной стихии: в спектакле Мещерякова, наделавшем шуму ещё на подмостках учебного театра Школы-студии МХАТ, говорят и двигаются только так все персонажи: от друзей студента Глуховцева до сводни-мамаши бедной Оль-оль. И вдобавок почти всё время орут. Не кричат, нет. Истошно орут друг на друга по любому поводу. А когда вы уже готовы швырнуть в них стулом и выбежать вон – режиссёр, словно издеваясь, «отключает» персонажам звук – и они по нескольку секунд беззвучно разевают рты, давая вам мнимую передышку.

Вроде бы всё понятно: «сумбур вместо музыки», «дурную траву с поля вон», запретить, закрыть, зажмуриться и ползти на выход. Но, во-первых, в спектакле нет антракта, а во-вторых, он очень непродолжителен как раз благодаря истерической скороговорке как способу подачи текстов артистами. (Артисты, кстати, просто герои: в таком темпе и на таком нервяке не всякий продержится и полчаса.) В принципе, я сразу предположила, что тут мы имеем дело с известным театральным приёмом: когда нужно выделить какой-то эпизод интонационно, персонажи внезапно обретают способность к нормальной человеческой речи. Зритель хватается за это, как за спасательный круг, и ухватывает суть, как утопающий – редкий глоток воздуха.

Однако психическая атака на сознание аудитории не для того затевалась, чтобы дать нам уйти, не испытав катарсиса в момент апокалипсиса. У Леонида Андреева пьеса заканчивается неопределённым моментом надежды на примирение. Но «Практика» отправляет хеппи-энд в утиль, как до неё в ШДИ поступили с финалом «Поздней любви» Островского, например (у Дмитрия Крымова Николай Шаблов кончает с собой, едва освободившись от долгов). Так и Арсений Мещеряков безжалостно сводит сюжет к масс-шутингу, в полном соответствии с чеховским принципом: внёс на сцену оружие – не впадай в пошлость счастливого финала. На этот счёт, кстати, недавно высказался в Хамовниках постановщик «Дяди Вани» из Мелихова – есть сильное подозрение, что второй акт герой видит в собственном воображении после удавшегося покушения на убийство. Так что, похоже, мы имеем дело с тенденцией.

Зачем, спросите вы, такие кульбиты? Не возьму на себя смелость публично строить предположения. Однако отважусь на аналогию: кубик Рубика (например), если его расколотить молотком, смешать с чем-нибудь неприятным и замести под поребрик, не перестанет быть головоломкою. Просто с ним станет сложнее иметь дело.

Так и душа человеческая. Если ее долго калечить – как поступали с Ольгой Николаевной, – она станет очень странною призмой, искажающей предметы и явления до неузнаваемости и стремящейся к освобождению любым способом.

Наверное, поэтому неожиданный финиш истории – это не только наконец-то, но и довольно логично… Будь автор «Красного смеха» жив, он бы так и закончил, мне кажется.

Елена Трефилова специально для Musecube

Фотографии автора можно увидеть здесь


Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.